Читаем Кусатель ворон полностью

И все смешалось: и дерущиеся девчонки, и обивка с кресла, и мешок сушеных желудей, просыпавшихся отчего-то с верхней полки, и туман, слипшийся с ночной росяной влагой, ползущей из диких болот, и пух из наверняка наследственной подушки Жоховых – ее ей вышила бабушка к свадьбе, и какая-то мелкая ерунда из сумки Снежаны, это было странно и необычно, и дрались они молча, а я не знал, как их можно распутать.

Вторая схватка Снежаны и Иустиньи не продлилась долго, они стремительно переплелись волосами до такой степени, что распутать их возможности не осталось, сами они тоже не могли освободиться и ворочались теперь в проходе, как усталые землеройки.

Александра поглядела на меня с вопросом. Она уже привыкла, но еще не совсем.

– Вот так оно все и происходит, – сказал я. – Тургеневские девушки, ничего не поделаешь.

Вообще, мне очень хотелось встать на одну из них и проследовать по ее корпусу к выходу, на Жохову, конечно, больше, но я не стал этого делать, испугался вывихнуть ногу.

– Скоро вы там? – позвал снаружи Пятахин. – Вот-вот провалимся!

– Ножницы нужны, – я обернулся к Александре.

Но ни у кого из оставшихся в автобусе ножниц не было, у Александры тоже, и мне пришлось пойти на крайние меры – я достал заветный швейцарский ножик, который мне подарил Генка перед тем, как отправиться в Суворовское училище. Не просто так, кстати, подарил, а с наказом использовать только в крайних случаях. Конечно, мне не хотелось осквернять инструмент космами этих особ, но другого выхода не оставалось. Я выщелкнул ножницы и приблизился к соперницам.

– Стрижка, бритье, эпиляция? – предложил я.

– Убери эту, – попросила Жохова.

– Лучше эту убери, – попросила Снежана.

Заглянул Дубина, ухмыльнулся, исчез. Молодец.

– Лучше вам, девушки, вообще не шевелиться, – посоветовал я. – А то уши могут отрезаться…

Они замерли, а я принялся стричь. Без особой системы, просто так, чик-чик, то тут, то там, я стриг, и эти красавицы постепенно отлипали друг от друга, и минуты через три отлипли окончательно, все вокруг было покрыто их кудрями и пухом из подушки.

Меня они не поблагодарили, поднялись на ноги и двинулись к двери. Иустинья первой, Снежана за ней. Прически у них сильно расстроились, кстати.

– Это очень странно, – сказала мне Александра. – У вас всегда так?

– Всегда. На том и стоим. Мы – великая страна.

Александра кивнула.

– Эвакуация!

Эвакуация.

У самого выхода мне на ногу наступил Болен, чем сделал мне очень болен – пришлось на подагрический палец, и он вспыхнул, и из автобуса я вышел уже хромая и немного ненавидя наглых фрицев, что они к нам все лезут и лезут…

На воздухе туман был практически осязаем, чтобы не потеряться, я выставил руку и двинулся вдоль борта к носу. Автобус провалился глубоко, передние колеса почти целиком, фары разбились об острый асфальтовый край. Шмайссерман горестно бродил вокруг передка, причмокивал языком и вздыхал: видимо, автобус получил серьезные повреждения, поскольку я почувствовал, как пахло бензином, ну, или маслом. По лобовому стеклу побежали трещины, похожие на дельту Волги. Грустно, я уже к автобусу начал привыкать. Жаль.

Тег «Катастрофа».

Жмуркин командовал эвакуацией, начальственно свистел в свисток, мне показалось, лишь затем, чтобы случайно отбившиеся не затерялись и не были сожраны чудовищами. Дышалось трудно, кстати, точно нас вдруг перенесло куда-нибудь в Анды, на высокогорную дорогу, виляющую меж недоступных снежных пиков.

– Все вышли? – спросил Жмуркин. – Тогда перекличка.

Мы выстроились вдоль обочины, Жмуркин произвел перекличку и убедился, что на месте все, даже Пятахин.

– В автобусе оставаться нельзя, – объявил Жмуркин. – Тут могут быть промоины. Нам надо…

– И что же нам делать? – перебила Лаура Петровна. – Ночевать в поле?

– Зачем же в поле? Мы можем расставить палатки…

– Значит, в поле, – заключила Лаура Петровна. – Прекрасно! Я с детства мечтала ночевать в канаве!

– Во-первых, не в поле, а в палатках все-таки. Во вторых…

– Тут деревня есть рядом, – сказал Шрёдербаум. – Если судить по карте. Недалеко.

Жмуркин достал планшет, сверился.

– У меня нету никакой деревни, восемьдесят километров до ближайшего поселения.

Жмуркин поглядел вверх, точно хотел спросить у спутника, почему тот указывает неверную информацию.

Но неба видно вообще никакого не было, лишь туман.

– У меня старые карты, – сказал Шкобленц. – По ним тут деревенька есть.

– Да ее, наверное, сорок лет как уже нет, – хмыкнула Лаура Петровна. – Какие тут деревни…

– Можно сходить посмотреть, – предложил Лаурыч.

И был немедленно одернут за поводок.

– Связи нет, – Швиригкайт потряс телефон. – Автобус без трактора не вытащить, так что кто-то должен сходить.

– Предлагаю идти всем, – сказал Жмуркин. – Дойдем до деревни, попросимся на ночлег. Только надо палатки из автобуса вытащить на всякий случай.

– А это зачем? – настороженно поинтересовалась Лаура Петровна.

– Мало ли… – пожал плечами Жмуркин. – Василий Иванович, откройте, пожалуйста, багажники.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Приключения для детей и подростков / Прочее / Классическая литература