– Ничего страшного, – успокоил я. – Это не по-настоящему, это… Ну почти историческая реконструкция, можешь так считать. Как Гоголь завещал.
– Но сечь ведь правильно на псарне? – Александра проявила этнографическую осведомленность. – Тут есть псарня?
– Да у нас везде псарня! – заметил Листвянко.
– Но я никогда не пробовала…
– Во имя гуманизма, – Пятахин сверкнул глазами. – Во имя общечеловеческих ценностей!
– Хорошо, – вздохнула Александра. – Только мне надо показать как…
– Я покажу, – пообещал Лаурыч.
– Вон пшел! – оттолкнул его Пятахин. – Сандра, давай!
Пятахин быстро разделся до трусов. Капанидзе сбегал в баню за скамейкой, заодно притащил пучок розг, вполне себе зловещих.
– Жаль, видео кончилось, – Пятахин лег пузом на скамейку. – Классная быдлеска бы получилась…
– Может, его привязать надо? – спросила Жохова.
– Себя привяжи! – злобно ответствовал Пятахин. – Сандра, давай!
Капанидзе вручил Александре розгу.
Александра взяла ее неуверенно и неумело, я приободрил:
– Ты сейчас здорово на Настасью Филипповну похожа.
Это придало Александре решительности, она взмахнула розгой и направилась к Пятахину. Сделала шаг, другой… Осела на траву.
Мы кинулись к ней, но Александра уже поднялась и теперь с непониманием смотрела по сторонам и разглядывала ветку в своей руке.
– Обморок, – заключил Гаджиев. – Легкий. Сейчас…
Он взял руку Александры, померил пульс.
– Все в порядке. Надо на веранду отвести и чай с сахаром…
В этот раз Дитер и Болен поняли все вполне себе, подхватили Александру под руки и повели к бараку. Она, правда, порывалась вернуться и выполнить высокие медицинские обязанности, но было видно, что как следует, хорошенько высечь Пятахина ей все-таки не под силу.
– Да, – Жмуркин высморкался. – Обмельчали немцы. Все-таки придется жребий кинуть.
Жмуркин достал из кармана коробок спичек, рассовал их между пальцами, протянул кулак мне.
– Это честно, – сказал Жмуркин. – И никаких споров. Кто вытянет короткую – тот и будет сечь. И давайте не усложнять.
Короткую вытянул Лаурыч.
– Не хочу! – Пятахин вскочил со скамейки. – Надо мной же потом весь город будет смеяться! Меня высек Скрайнев!
Лаурыч нахмурился.
– Так решил жребий, – напомнил Жмуркин. – И вообще, Пятахин, ты всех достал. Сегодня выходной, а мы весь день обсуждаем, как тебя правильно высечь. Сам виноват! Нечего было свинячью жратву трескать! Ложись! А если не хочешь, можешь сам себя высечь – правильно Устя говорит!
– А давайте его привяжем! – снова сказала Жохова.
Но Пятахин уже подчинился, покорно вернулся на скамью и свесил руки по сторонам. Лаурыч взял розги и неуверенно приблизился к топчану.
– Может, солью присыпать? – неуверенно спросил он у Жмуркина. – Для усиления?
– Давай так.
– Хорошо. Сейчас…
Лаурыч неуверенно стеганул себя по ноге, поморщился от боли.
– Лупи уже! – рыкнул Пятахин.
– Ну, ладно…
Розга свистнула, Пятахин дернулся, ноздри Жоховой хищно зашевелились.
– Нормально… – протянул Герасимов.
А что? Это тебе не батор, тут все по-жесткому.
Пир.
Сюр.
Козельский ТЮЗ.
Реальность, еще недавно державшаяся в рамках относительного приличия, расколола привычную матрицу и предстала пред нами в безумном и яростном величии. Да.
Так можно закончить будущую книгу.
А Дитер, конечно же, рисовал. В его изображении лечебная порка Пятахина, объевшегося свиными анаболиками, вознеслась практически до утра стрелецкой казни. Выли псы. Рыдали жены. Ветер рвал сиротливые ветви берез и кидал их листья в осунувшееся, но горящее свободолюбием лицо Пятахина. Пятахин смотрел вдаль отрешенным взором, прикрывая колышащееся пламя свечи, и был похож на Стеньку Разина. На горизонте вставали грозные тучи грядущей Смуты.
– Пожалуй, хватит, – сказал Капанидзе, когда сломалась пятая розга.
Спина у Пятахина вспухла и покрылась тонкими кровавыми паутинками. Но кожа не была сорвана, не вздулась пузырями, порка была проведена на высоком, можно сказать, почти на профессиональном уровне. Видимо, у Лаурыча был к этому талант. Сложно ему в нашем городе придется, мало куда такие навыки применить можно.
Пятахин, кряхтя, сел на скамейке. Потрогал себя, охнул. Поглядел на Лаурыча с ненавистью.
– Влас, ты на меня не обижаешься? – проникновенно спросил Лаурыч. – Я старался не сильно, как тогда Замотайку, ну, которая студень слопала…
– Теперь я щас сдохну, – сказала Снежана.
– Высек и тем самым запечатлел, – вздохнул Жмуркин.
Пятахин, морщась и двигаясь скованно, как в панцире, направлялся к бараку.
– Низко пошел, – заметил Листвянко. – К дождю.
– Вечереет, – сказал Капанидзе. – И ветер.
Действительно поднялся ветер. Он налетел с опушки леса и пах травой и водой.
– Надо, наверное, чаю попить, – сказал Жмуркин. – Чаю хочется. Пойдемте, друзья, на веранду!
Вечер получился славный. Славный вечер славного дня.