Читаем Кусатель ворон полностью

– Видимо, он неизлечим, – сказал Снежана.

– Его излечит хорошая пуля, – изрек Листвянко, не зная, что стихийно обращается к классике мировой литературы.

– В меня папа Жоховой два раза стрелял – и все мимо, – напомнил Пятахин. – Из пневматической винтовки.

– Рука просто дрогнула, – объяснила Жохова. – В следующий раз не дрогнет.

Вторую ракетницу Жмуркин вручил мне. Немного подумав.

– Вперед!

– А то Рокотова там все выпьет, нам ничего не достанется, – уточнил Пятахин.

Вошли в лес. Капанидзе пер уверенно, выбирая короткую дорогу, и скоро мы уже оказались на страусиной полянке, ее я запомнил надолго, еще бы, такие зрелища каждый день не приключаются, и мне казалось, что эта полянка располагалась все-таки подальше. Но Капанидзе, видимо, был большой мастер выбирать короткие дороги, я про такое слышал – если долго живешь в одной местности, то рано или поздно начинаешь узнавать тайные тропы.

На страусиной полянке разделились. Листвянко повел Снежану, Герасимова, Лаурыча и Гаджиева. Жмуркин взял немцев и Жохову, Капанидзе сказал, что ему помощники не нужны, он любит по лесу ходить в одиночестве, а мне достался Пятахин.

Я понимал, почему Жмуркин его ко мне прицепил – чтобы он не создавал остальным помех, не болтался под ногами, не гадил. Получалось, что моя миссия не искать Рокотову, а держать в узде Пятака, недаром мне выделили ракетницу, если что – пристрелю его.

Еще, кстати, Жмуркин раздал компасы и свистки, сказал не спешить, не упускать друг друга из виду, пожелал удачи и выразил уверенность в том, что Рокотову мы непременно отыщем.

Мы с Пятахиным двинулись, Жмуркин велел нам шагать ровно на восток, ну, мы и пошагали.

Пятахин тут же начал рассказывать про всех германисток, с которыми был знаком. Оказалось, что их было уже целых шесть штук, целый кружок германистики, обосновавшийся в Ярославле и планировавший германистический переворот…

Некоторое время я слушал, но очень быстро у меня устала голова, и я перестал воспринимать все это вранье про верхневолжских германисток, про дрессировку боевых соколов, в которой род Пятахиных преуспел еще со времен Алексея Михайловича, про то, что у него есть две настоящие фотографии сасквоча – он может показать. Я любовался природой.

Лес, толстые красные сосны, запах смолы, грибы то и дело попадались, но собирать их было не во что. Пятахина это, впрочем, не смущало, он выбирал боровики помясистее и жевал их сырыми, уверяя, что ничего страшного в этом нет, даже напротив, сплошная бескрайняя польза, поскольку в жареных грибах образуются канцерогенные смолы, знавал он одну германистку из Нарьян-Мара, так вот, она однажды объелась печеными опятами…

Рокотовой на нашем пути видно не было, хотя я не особо и искал, как-то мне представлялось, что найдем Рокотову не мы, а Капанидзе, он ведь как ищейка, и нос у него двигается чуть ли не автономно от лица, нам бы самим не потеряться.

– Стоп, – сказал Пятахин километров через пять. – Надо отдохнуть.

– А Рокотову искать разве не будем?

– Нет, конечно, чего ее искать? Если она не утонула в туалете, то в лесу с ней ничего не будет. Страус ей побрезгует, волка она любого сама загрызет, а медведи здесь не водятся, их этот, как его… Дрынов на желчь и сало давным-давно сдал. А из шкуры унтов нашил. Так что нам можно не искать Рокотову, давай лучше пожрем.

– Нечего же…

Пятахин хмыкнул и достал из рюкзака краюху хлеба.

– Заработал непосильным трудом, помогал Снежане чистить морковь, – сказал он. – Только делить не будем, это неинтересно, знаешь, я не люблю делиться. Мы ее разыграем. Давай кто дальше плюнет, а? Или в ножички?

Пятахин достал перочинный ножик, проверил на ногте.

– С тобой в ножички? – усмехнулся я. – Ага, три раза. Ты мне еще «камень-ножницы-бумага» предложи.

– Можно ремень зубами перетягивать…

Я не очень хотел перетягивать ремень зубами, зубы у Пятахина наверняка крепкие.

– Давай висеть, – предложил я. – Повиснем вон на той сосне – кто первый сорвется, тот проиграл.

– Не знаю… Я на зубах висеть еще не пробовал…

– Да на руках, зачем на зубах?

Пошли к сосне, повисли. Пятахин тут же начал рассказывать про то, как он в прошлом году выиграл у сына директора хлебозавода диск с «Обителью Зла», они тогда поспорили, кто быстрее выпьет три литра кваса, и Пятахин выиграл.

А сейчас выиграл я, у меня пальцы сильные, а Пятахин лопух, он, вместо того чтобы сберегать силы и просто висеть, сосредоточившись, собственно, на висе, все болтал и свалился первым, чавкнув мхом и выругавшись.

Хлеб оказался вкусный, чуть кислый, плотный, мне как раз такой нравится, корка еще толстая – это лучше всего, наверное, если бы мне дали, я бы две буханки съел. Одну вареньем бы намазал, другую мягким сыром, и сидел бы, жевал, жевал, а потом мне обязательно попался бы камень, он бы царапнул зуб, я бы рассвирепел и сел бы писать статью «Хлебо-кирпичный завод»…

– Какое-то у меня странное настроение, – сказал Пятак. – У тебя бывает странное настроение?

– У меня оно всегда, – ответил я.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Приключения для детей и подростков / Прочее / Классическая литература