Кусатель ворон

— Не знаю. Да они безобидные, — отмахнулся Капанидзе. — Посидят да уедут.

— На чем? — сощурившись, спросила Снежана.

— Уйдут тот есть, — поправился Капанидзе. — Они пешком, кажется. Но лодка тоже есть, кажется.

— А может, самим напасть? — предложил Пятахин. — Пока они сами не напали? Давайте на них с утречка с дубинами…

— И подожгем! — с воодушевлением перебила Жохова.

Все поглядели на нее.

В глазах у Жоховой сиял азарт и какое-то горение, и я подумал, что Жмуркин был прав, ну, когда говорил, что Жохова походит на святую Бригитту. Что-то есть. Кольчугу, меч и факел, ряды гугенотов дрогнут, когда наша Иустинья помчит на них на горячем боевом коне.

— Всё! — Жмуркин притопнул ногой. — Хватит! Никаких нападений! Никаких поджогов! Потом я пойду поговорю с их руководством. А до этого никто не дергается! Всем ясно?

Жмуркин обвел всех и каждого предупреждающим взглядом.

— Особенно тебя! — Жмуркин уставил палец на Пятахина. — Смотри у меня, дернись только!

Пятахин кивнул.

— И ты, — Жмуркин поглядел на Жохову.

Жохина кротко потупила взор.

— И вообще, чтобы тихо!

— Готово!

Капанидзе погладил сложившиеся косички Александры. Красиво получилось. Необычно. Александра словно приобрела какое-то народное качество, инородность исчезла, и теперь она стала какой-то совсем нашей, в автобусе я бы и место ей не уступил. Даже взгляд поменялся.

Дитер тут же стал рисовать ее.

— Все! — сказал Жмуркин. — Снежана, чай скоро?

— Скоро, — ответила Снежана. — Хочу еще хлеба пожарить.

Снежана проверила самовар и отправилась жарить хлеб, остальные разбрелись по сторонам, Александра взяла меня за руку и отвела в сторону. Дитер тащился за нами и рисовал Александру с новой прической.

Александра остановилась у колодца и уселась на перевернутое ведро, опять же вполне по-русски.

— Кассиус — он в воде понимает, — сказала она.

Кассиус — это Болен, перевел я для себя. Он понимает в воде, это мы знаем, заслуженный дайвер ФРГ, как нырнет — мало не покажется. Кстати, его самого что-то до сих пор не видно.

— У него папа… — Александра задумалась. — Водный специалист. И сам Касси тоже очень воду знает. Он считает, что родник забило. Родник там, где болото, в котором Влас вчера тонул.

— Полелюев колодец, — пояснил я.

— Да, колодец. Он говорит, этот бочаг можно спустить, а потом выкопать на дне глиняную пробку — и родник снова потечет. И эти… Колодцы. Они тоже прочистятся.

Неплохая идея. Болен, кажется, тоже толковый парень. Не говоря уж про Дитера. Однако немцы — люди для человечества, кажется, вполне полезные, даже обидно за своих, то «Настурции страсти», то «Апрельский пал», то на крышу с гусем, то в канаву с молитвой.

А Александра вполне себе еще и красивая. Особенно с косичками.

— Он хочет нырнуть, посмотреть, — сказала она. — Кассиус.

— Нырнуть?

— Да. В тот колодец. Посмотреть, как там. Он говорит, что этот колодец легко спустить, что он может найти… Пробку.

— Не знаю. Мне кажется, это не очень хорошая идея. Я имею в виду нырять. Это опасно…

— Он уже ныряет, — улыбнулась Александра.

Я рванул за Жмуркиным.

Начальство уже сидело за столом и пило чай вприкуску. Перед ним стояло сразу три железных кружки и небольшая горка белого и неровно колотого сахара, я такого даже и не видел. Наверное, Капанидзе из каких-то своих запасов притащил. Жмуркин увидел меня и сразу все понял. Спросил неприветливым голосом:

— И что опять?

После нашего путешествия этот вопрос будет ему сниться в затяжных безнадежных кошмарах.

— Болен нырнул в колодец, — сказал я. — В Полелюев.

— Кто нырнул в колодец?

— Кассиус.

— Так…

Жмуркин закинул в рот сразу половину сахара и стал с хрустом жевать, вероятно, чтобы подсластить полынь бытия. А может, чтобы зубы сильней разболелись. А нечего в политики записываться, шел бы в режиссеры, как хотелось.

— Зачем он туда нырнул? — спросил Жмуркин, жуя сахар.

— Он, оказывается, юный немецкий гидролог, — объяснил я. — Хочет спустить Полелюев колодец, считает, что родник на дне…

— Я с них шкуру спущу, — спокойно заметил Жмуркин. — Он точно нырнул?

— Во всяком случае, собирался.

— А ты куда смотрел? — скрипнул зубами Жмуркин. — Я же просил приглядеть…

— Я им всем не сторож ни разу, — сказал я. — За такой сворой куда уследить мне? И потом, я спал.

— Он спал, — передразнил Жмуркин. — Ты бы меньше спал, и так уже проспал…

Дальше он выразился так, как в областном молодежном парламенте выражаться не принято. После чего дожрал сахар, и после этого уже мы побежали. Спасать ныряльщика Болена. Болен-Болена.

Не скажу, что я большой любитель кросса по пересеченной местности, но тут я старался. Как два молодых и еще не покрывшихся ветвистыми рогами вепря, мы неслись меж берез и елей, и ракит, и осин, и молодых дубов, и только ветер свистел в ушах, и клацали зубы Жмуркина, видимо, он вставил себе металлокерамические коронки.

До Полелюева колодца было километра полтора, пожалуй. Бежали. За ночь в лесу наросло несколько мухоморов, на которых лично я поскользнулся два раза, дикие и от этого разнузданные белки, смотревшие с древес недобрым взглядом, хохотали и показывали пальцами нам вслед.