— Ничего страшного, — успокоил я. — Это не по-настоящему, это… Ну почти историческая реконструкция, можешь так считать. Как Гоголь завещал.
— Но сечь ведь правильно на псарне? — Александра проявила этнографическую осведомленность. — Тут есть псарня?
— Да у нас везде псарня! — заметил Листвянко.
— Но я никогда не пробовала…
— Во имя гуманизма, — Пятахин сверкнул глазами. — Во имя общечеловеческих ценностей!
— Хорошо, — вздохнула Александра. — Только мне надо показать как…
— Я покажу, — пообещал Лаурыч.
— Вон пшел! — оттолкнул его Пятахин. — Сандра, давай!
Пятахин быстро разделся до трусов. Капанидзе сбегал в баню за скамейкой, заодно притащил пучок розг, вполне себе зловещих.
— Жаль, видео кончилось, — Пятахин лег пузом на скамейку. — Классная быдлеска бы получилась…
— Может, его привязать надо? — спросила Жохова.
— Себя привяжи! — злобно ответствовал Пятахин. — Сандра, давай!
Капанидзе вручил Александре розгу.
Александра взяла ее неуверенно и неумело, я приободрил:
— Ты сейчас здорово на Настасью Филипповну похожа.
Это придало Александре решительности, она взмахнула розгой и направилась к Пятахину. Сделала шаг, другой… Осела на траву.
Мы кинулись к ней, но Александра уже поднялась и теперь с непониманием смотрела по сторонам и разглядывала ветку в своей руке.
— Обморок, — заключил Гаджиев. — Легкий. Сейчас…
Он взял руку Александры, померил пульс.
— Все в порядке. Надо на веранду отвести и чай с сахаром…
В этот раз Дитер и Болен поняли все вполне себе, подхватили Александру под руки и повели к бараку. Она, правда, порывалась вернуться и выполнить высокие медицинские обязанности, но было видно, что как следует, хорошенько высечь Пятахина ей все-таки не под силу.
— Да, — Жмуркин высморкался. — Обмельчали немцы. Все-таки придется жребий кинуть.
Жмуркин достал из кармана коробок спичек, рассовал их между пальцами, протянул кулак мне.
— Это честно, — сказал Жмуркин. — И никаких споров. Кто вытянет короткую — тот и будет сечь. И давайте не усложнять.
Короткую вытянул Лаурыч.
— Не хочу! — Пятахин вскочил со скамейки. — Надо мной же потом весь город будет смеяться! Меня высек Скрайнев!
Лаурыч нахмурился.
— Так решил жребий, — напомнил Жмуркин. — И вообще, Пятахин, ты всех достал. Сегодня выходной, а мы весь день обсуждаем, как тебя правильно высечь. Сам виноват! Нечего было свинячью жратву трескать! Ложись! А если не хочешь, можешь сам себя высечь — правильно Устя говорит!
— А давайте его привяжем! — снова сказала Жохова.
Но Пятахин уже подчинился, покорно вернулся на скамью и свесил руки по сторонам. Лаурыч взял розги и неуверенно приблизился к топчану.
— Может, солью присыпать? — неуверенно спросил он у Жмуркина. — Для усиления?
— Давай так.
— Хорошо. Сейчас…
Лаурыч неуверенно стеганул себя по ноге, поморщился от боли.
— Лупи уже! — рыкнул Пятахин.
— Ну, ладно…
Розга свистнула, Пятахин дернулся, ноздри Жоховой хищно зашевелились.
— Нормально… — протянул Герасимов.
А что? Это тебе не батор, тут все по-жесткому.
Пир.
Сюр.
Козельский ТЮЗ.
Реальность, еще недавно державшаяся в рамках относительного приличия, расколола привычную матрицу и предстала пред нами в безумном и яростном величии. Да.
Так можно закончить будущую книгу.
А Дитер, конечно же, рисовал. В его изображении лечебная порка Пятахина, объевшегося свиными анаболиками, вознеслась практически до утра стрелецкой казни. Выли псы. Рыдали жены. Ветер рвал сиротливые ветви берез и кидал их листья в осунувшееся, но горящее свободолюбием лицо Пятахина. Пятахин смотрел вдаль отрешенным взором, прикрывая колышащееся пламя свечи, и был похож на Стеньку Разина. На горизонте вставали грозные тучи грядущей Смуты.
— Пожалуй, хватит, — сказал Капанидзе, когда сломалась пятая розга.
Спина у Пятахина вспухла и покрылась тонкими кровавыми паутинками. Но кожа не была сорвана, не вздулась пузырями, порка была проведена на высоком, можно сказать, почти на профессиональном уровне. Видимо, у Лаурыча был к этому талант. Сложно ему в нашем городе придется, мало куда такие навыки применить можно.
Пятахин, кряхтя, сел на скамейке. Потрогал себя, охнул. Поглядел на Лаурыча с ненавистью.
— Влас, ты на меня не обижаешься? — проникновенно спросил Лаурыч. — Я старался не сильно, как тогда Замотайку, ну, которая студень слопала…
— Теперь я щас сдохну, — сказала Снежана.
— Высек и тем самым запечатлел, — вздохнул Жмуркин.
Пятахин, морщась и двигаясь скованно, как в панцире, направлялся к бараку.
— Низко пошел, — заметил Листвянко. — К дождю.
— Вечереет, — сказал Капанидзе. — И ветер.
Действительно поднялся ветер. Он налетел с опушки леса и пах травой и водой.
— Надо, наверное, чаю попить, — сказал Жмуркин. — Чаю хочется. Пойдемте, друзья, на веранду!
Вечер получился славный. Славный вечер славного дня.