Листвянко, впрочем, выглядел гораздо выразительнее меня. Он колол дрова лишь в джинсовых шортах, в результате чего его туловище оказалось покрыто царапинами разной степени глубины, которые несильно, но дружно кровоточили, он стал совсем как герой. Кроме того, отскочившее полено умудрилось заехать Листвянке по уху, и ухо у него расплющилось и посинело, придав Дубине мужественный вид, особенно когда Листвянко закидывал колун на плечо и, напрягая широчайшие плечи, оглядывался на лесную опушку. Наверняка он думал о том, что за ним из леса наблюдают кровожадные малолетние уголовники и такие его героические фигуры устрашат потенциального противника.
Презрительную рожу он не забывал делать.
Уголовники не показались.
Показалась старушка. Старушка принесла холодного козьего молока и крупник с изюмом. Стали есть, стали пить. Старушка стояла, смотрела, кажется, умилялась. Такая старушка, обычная, даже лучше. Как с картинки — платье в цветочек, платок, морщинки, у меня у самого такая бабушка. Старушка нам, кстати, ничего не сказала, просто принесла еще молока.
У меня руки колун уже не держали, но отступать было стыдно. Поэтому мы с Листвянко опять взялись за работу. Горы дров вокруг нас росли, я почти уже валился, а в глазах у Листвянко все разгоралась и разгоралась неодолимость. Листвянко был намерен расправиться с дровами, что бы это ему ни стоило.
Пару раз я взывал к голосу скудного разума и предлагал остановиться, и так ведь большую часть перекололи. Но Листвянко отвечал, что он всегда доводит до конца все, что начал. И подтверждал слово непреложным делом, пока не покончил с последним чурбаком, не успокоился. Потом он сел и некоторое время молчал, смотрел перед собой. Старушка вынесла пироги в корзине. Пироги с яйцом и луком. Листвянко не смог есть, а я ничего, умял пять штук. Идти, кстати, Листвянко тоже смог с трудом, выпрямился лишь на подходе к бараку, так как не мог предстать перед стаей в скрюченном виде.
Компания сидела на веранде и на крыльце, жевали горох. Все, включая немцев. Нам с Листвянко тоже оставили, мы помылись у колодца и стали тоже есть горох, как остальные. Горох был сладок и сочен, вкуса свежей спаржи, как сказала Александра.
Дитер сидел чуть поодаль и рисовал, картина «Гороховые кануны», в жанре реализма, мы сидели и с одухотворенными лицами поедали горох, которого было много.
Жохова ела горох особенно отрешенно, наверное, чтобы никто не заподозрил ее в том, что она на нем и на коленях, бывало, стаивала.
Жмуркин лущил горох в миску и, когда его набиралось количество, ел его сразу.
Усталого Листвянко кормила горохом Снежана, он мужественно жевал, иногда изображая руками, как он ловко рубил дрова.
К пяти заявился Капанидзе и стал шептаться со Жмуркиным.
Жмуркин взял кружку и ложку и принялся брякать в нее, умудряясь придавать этому громыханью тревожные обертоны.
Народ отвлекся от гороха, посмотрел на предводителя.
— Внимание, внимание! — провозгласил Жмуркин. — Есть серьезное дело. В нашей компании произошел очередной возмутительный случай.
— Жохову съели мыши? — лениво спросил Пятахин. — Тогда почему она до сих пор сидит здесь?
— Нет, веселее, — Жмуркин роковым образом улыбнулся.
— Куда уж веселее.
— Я вообще-то тут, — сказала Жохова.
— Тебя съели — но ты опять тут? — усмехнулся Пятахин. — Это внушает подозрения насчет твоей сущности…
Жмуркин опять зазвонил в кружку. А я подумал, что лучше бы ему, конечно, маузер иметь. В таких путешествиях, как наше, без маузера никак. Шмальнул бы в воздух, все бы присмирели.
— Минуточку все-таки внимания, — попросил Жмуркин. — У нас серьезное дело. Возможно, дело жизни и смерти.
Все притихли.
— Вот Давид… — Жмуркин указал на Капанидзе. — Вот Давид говорит, что сегодня к его соседке заглянул некий молодой человек…
Жмуркин сделал паузу и оглядел присутствующих.
— Это была переодетая Жохова, — тут же сказал Пятахин. — Я давно за ней замечал…
— Сам ты был переодетый!
— Послушайте меня! — возвысил голос Жмуркин. — Я не шучу! Этот дурень перелез через забор, хотя калитка была открыта. Во дворе в большом котле варилась похлебка для свиней…
Повисла драматическая пауза. Ибо представили. Я лично представил эту поистине гамлетовскую картину.
— Этот молодой человек, как бы это сказать поприличнее… — продолжил Жмуркин. — Этот молодой человек накинулся на котел с баландой и съел почти половину…
— Свиньи остались голодными, — вздохнул Листвянко. — Меня терзают подозрения.
— Он съел половину котла, — повторил Жмуркин. — И все бы ничего, но…
Жмуркин поглядел на Капанидзе.
— Баба Саня трех поросят держит, потом сдает их Дрынову, — сказал тот. — Ей внук из Америки специальные капли присылает, на них поросята быстрее растут.
Пятахин закашлялся.
— Так вот, — драматически сказал Капанидзе. — У бабы Сани руки трясутся уже, она обычно всегда капель переливает.
— И что? — с интересом спросила Снежана. — От этих капель что происходит?
— По-разному, — пожал плечами Капанидзе. — Если пару капель перельет — то ничего, только жрет с аппетитом. А если капель пять перебрать…
Капанидзе вздохнул.