Кутящий Париж

— Вот видишь, как ты меня третируешь, — спокойно произнесла она. — Кто другой на моем месте перенес бы хладнокровно такие обидные предположения? Я не имею ни одного из тех прав, которые ты мне приписываешь, ни на Превенкьера, ни на его дочь. Они принимают меня сердечно, вот и все.

Жаклина язвительно усмехнулась.

— До сегодняшнего дня, да. Но завтра?

— Кто может знать, что готовит нам завтрашний день? — холодно вымолвила госпожа де Ретиф.

— Он готовит нам то, что мы подготовили себе накануне. Вот почему я говорю тебе сегодня все эти вещи, которые ты находишь для виду удивительными; но тебе не мешает принять их к сведению в интересах всех нас.

— Неужели в угоду тебе я должна заговорить с господином Превенкьером и Розою о твоих отношениях к Томье?

— Это необходимо.

— Так ты серьезно думаешь, что они ничего не знают?

— А разве они говорили с тобой о том?

— Никогда. Между тем ваша связь слишком на виду у всех, чтоб Превенкьеры могли не подозревать о ней.

— Однако они не могут знать обстоятельств, взятых на себя Жаном; вот о чем необходимо им сказать.

— Дорогая моя, ничто не указывает на то, чтоб они приняли это к сердцу. Если Томье так же щедр на общение с ними, как был с тобою, с какой стати они ему не поверят? Холостяки ежедневно бросают своих любовниц, чтобы жениться. К этому все привыкли, и здесь важно только одно: чтобы молодой человек после свадьбы не вернулся к прежней возлюбленной. Это, конечно, риск. Но ведь брак влечет за собой так много других рисков. Если наш друг сумел доказать Превенкьеру и его дочери, что ты ему надоела, станут ли они обращать внимание на россказни посторонних людей?

Валентина процедила яд этих слов так искусно, чтоб в одну минуту отомстить госпоже Леглиз за все оскорбления, полученные во время их разговора. Это было слащаво и ужасно, как отравленный мед.

— Неужели они будут настолько жестоки, что не пощадят меня, узнав всю правду?

— Но, если Роза любит Томье, пощадишь ли ты ее сама? Ведь тебе также хочется отнять у нее жениха.

— Но она крадет у меня Жана!

— По ее мнению, он тебе не принадлежит!

При этом ответе, который так верно и ясно определял положение дел, Жаклина в унынии опустила руки.

— Меня доведут до какого-нибудь безумного поступка, — произнесла она глухим голосом.

— Но, прежде чем выходить из себя, подожди, по крайней мере, пока ты узнаешь, что тебе угрожает. До сих пор ведь это все одни предположения.

— Я вижу по всему, что они справедливы! И мои личные наблюдения, и наветы окружающих, и твоя собственная уклончивость… Ты не хочешь связывать себя словом, скрытничаешь, а для тех, кто тебя знает, это явная улика, что ты интригуешь в противоположном лагере, чтобы заручиться известными выгодами. О, ты практична и положительна! В мужчине для тебя олицетворяется любовь или деньги, не так ли? А если возможно, так то и другое вместе! Ведь ты способна попытаться удержать зараз возле себя и Этьена, и Превенкьера. Но берегись! Я раскрою твои махинации. А если ты меня предашь, как я думаю, то я тебе отплачу.

— Послушай, Жаклина, — серьезно возразила госпожа де Ретиф, вставая с места, — не злоупотребляй моим терпением. Я добра, ты знаешь, и я доказываю тебе в данную минуту свою доброту. Я не хочу придавать особенного значения твоим словам, сказанным в пылу гнева. Ты страдаешь, я тебя извиняю. Мало того, я обещаю тебе свою поддержку в пределах возможного, Но, если твои преувеличения и резкость возобновятся, наше доброе согласие будет нарушено непоправимо. Подумай хорошенько. Я желаю тебе только одного добра. Не старайся мне вредить. Кроме того, что это было бы недостойно женщины, которая так любит выставлять себя нравственнее других, это вдобавок неосторожно. Ведь если на вас нападают, то поневоле станешь защищаться.

Жаклина взглянула на свою приятельницу с беспредельной грустью и сказала почти разбитым голосом:

— В тот день, когда я решусь исполнить свои намерения, для меня все будет кончено и мне уже нечего будет больше бояться.

Она не взяла руки, протянутой ей Валентиной, простившись с той лишь легким кивком головы, и, даже не ожидая ухода гостьи, села на прежнее место с мрачным взглядом и потупленной головой.

В тот же день Роза вышла из экипажа на улице Мира у дверей магазина, на вывеске которого красовалась надпись золотыми буквами: «Г-жа Паро, моды». Она поднялась по лестнице и, встреченная в прихожей мальчиком в ливрее, спросила мадемуазель Компаньон.

— Мадемуазель Гортензия, потрудитесь проводить эту даму в кабинет мадемуазель Компаньон.

— Пожалуйте, сударыня!

Они миновали два зала для приема публики, где стояли столы, покрытые моделями шляп из бархата, атласа, перьев и разноцветных бус, надетых на подставки черного дерева и похожих на роскошных бабочек. Приотворив дверь третьей комнаты, мастерица доложила тихим голосом:

— Сударыня, одна дама желает вас видеть.