КУТУЗОВ

Наполеон тоже рукоплескал, радовался, как ребенок:

– Наконец вот он, этот знаменитый город! Давно пора! Заждались!

– Это как в третьей песне у Тассо в «Освобожденном Иерусалиме», когда армия Готфрида Бульонского увидала башни Иерусалима! – кричал сзади Коленкуру Сегюр. – «У каждого как бы выросли крылья на сердце и на ногах! Как легко стало! Да, это Иерусалим!» – скандировал Сегюр.

«Дурак! Сравнивает меня с каким-то Готфридом Бульонским. Гастрономический полководец! Я бы не доверил ему одно капральство, не то что армию!» – подумал Наполеон, глядя вниз.

Перед ним расстилался громадный, необычный город, в существование которого как-то уже не верилось, – казалось, он живет лишь в воображении восточных поэтов.

Сотни церквей с золотыми, яркими причудливыми куполообразными главами, дворцы всевозможных стилей, дома, выкрашенные в разнообразные краски, сады, бульвары, извилистая Москва-река, текущая по светлым лугам.

Над всей панорамой господствовали башни древнего Кремля с высокой колокольней Ивана Великого, на вершине которой сверкал в ярком солнце большой золотой крест.

Мечта. Восточная сказка. Неизведанная Азия!

Вся армия, сотни тысяч глаз с волнением смотрели на Москву. Каждый старался высказать свое впечатление, находя все новые и новые красоты: одни указывали на прекрасный дворец в восточном стиле, другие – на великолепный храм.

Старая гвардия восторгалась:

– Бесподобно! Это – Калькутта!

– А ты был в Калькутте?

– Не был… Это – Пекин!

– А ты был в Пекине?

– Не был, но буду. Маленький капрал меня доведет! – кивал гвардеец на императора.

А «маленький капрал» слез с коня и смотрел на город в трубу и те же самые части города разыскивал на громадной карте, разостланной у его ног на земле.

«Молодчина д'Альб, постарался!»

Один из императорских секретарей, Лелорнь, знавший Москву, называл Наполеону части города, давал объяснения. Наполеон повторял за ним, стараясь запомнить дикие названия:

– Пасмани. Семльяни вал. Куснески мост. Мясниски ворот. Взвз-взвиженька…

И как всегда, плохо запоминал и путал названия, но зато быстро схватывал и запоминал накрепко, навсегда топографию. И постепенно осваивался в этой азиатской концентрической планировке города.

На Поклонной горе стояли уже больше часа. Хотелось не только смотреть издалека, но быть там, среди всего этого великолепия, если оно само дается в руки.

Еще не верилось, что русские отдают без боя такое сокровище.

Наполеон ждал депутатов. Поклонная гора, на которой все кланяются городу, для него – не поклонная. Наоборот: здесь московский мэр, московский магистрат должны поклониться Наполеону, но они почему-то медлят сделать это, а терпения уже не хватает ни у кого.

Армия Наполеона стоит у Москвы, готовая схватить город. Мюрат – у Дорогомиловской заставы, Понятовский – у Калужской, вице-король – у Тверской.

Может быть, депутация ждет у городской заставы, название которой Наполеону не выговорить – такое оно несуразно длинное:

– До-ро-го-ми-ловска-я…

Это не парижское, легкое и короткое: Сен-Жермен.

Терпение истощилось. Наполеон сел на коня и махнул белой перчаткой генералу Сорбье. Раздался условный сигнальный выстрел гвардейской пушки. Он обозначал одно великолепное слово: «Вперед!»

Кавалерия бросилась в галоп; артиллерия, забыв о своих неповоротливых пушках, пыталась не отстать от кавалерии; пехота кинулась бегом, словно не прошла с боями столько сотен лье.

Топот, грохот, лязг, скрип, крики! Веселый ураган! Бескровная атака! Можно бежать, зная, что не страшно, если только не споткнешься и не упадешь под свой же громыхающий зарядный ящик, под тяжелые колеса пушек, если не собьют и не затопчут копыта взбешенных коней.

Опять всколыхнулись, поднялись густые тучи пыли и затмили радостное солнце. И в этих облаках пыли, как в облаках славы, скакал к Дорогомиловской заставе Москвы Наполеон.

II

Уже более получаса Наполеон с повеселевшей, оживленной свитой ожидал у Дорогомиловской заставы депутацию с ключами от Москвы. Он, удовлетворенный и счастливый, ходил не спеша по улице и предвкушал: вот сейчас появятся, как бывало не раз, смущенные, заискивающие вельможи в орденах и лентах. Будут молить о пощаде и снисхождении. Подадут на бархатной подушке городские ключи. Интересно, какие-то они в Москве? Должно быть, особенные.

Французы удивлялись, такой великолепный город – и без стен!

Гвардия чистилась, надевала парадные мундиры, готовясь церемониальным маршем вступить в Москву:

– Смотри, как наш Жак подкручивает усы!

– Хочет понравиться москвичкам.

– Ах, я вчера плохо побрился!

– Не беспокойся – у тебя седина не только на щеках. Московские красотки всюду найдут!

– Седина в бороду, бес в ребро.

– И что это не видно жителей?

– Испугались!

– Боятся нас!

– А может быть, все ушли? – высказал кто-то смелое предположение.

Гвардейцы подняли товарища на смех:

– Смотрите, что выдумал Жером: москвичи бросили город и ушли!

– Оставили тебе все богатство, все дворцы. Ой, уморил! – хохотала старая гвардия.

Сконфуженный скептик не сдавался:

– Ни одного дымка над домами. Это плохой знак!