Кутузов. Книга 2. Сей идол северных дружин

Сначала визирь осмелился предложить границей Днестр, но ему ответили так, что больше он уже не рисковал повторять это. Чуть позже он заявил, что готов признать за Россией часть Бессарабии и далее земли по левому берегу реки Прут, а затем – и всю Бессарабию. Кутузов полагал, что, таким образом уступая, Ахмед-паша дойдет наконец до реки Серет, к чему уже склонялись и в Петербурге. Но вскоре Михаил Илларионович понял, что такую границу можно получить только после новых подвигов, ожидать которых было поздно.

Переписка двух главнокомандующих продолжалась.

Ахмед-паша сообщал, что очутившийся в плену племянник Кутузова окружен вниманием и заботой и что ему даже лучше у «отца», то есть у визиря, чем у дяди. Он рассказывал далее в письме, что из присланных ему десяти лимонов пять отдал Павлуше. Великий визирь просил также вернуть государственную печать, без которой, как он утверждал с восточной хитростью, любой заключенный им договор не обретет силы. А затем Ахмед-паша, без размены, прислал неожиданно и самого Павлушу Бибикова, которого Михаил Илларионович, основательно пожурив, отпустил к родным для излечения раны…

Наконец было назначено перемирие.

По заключенному с визирем договору русские доставляли ежедневно осажденным у Слободзеи десять тысяч полуторафунтовых хлебов, соль и триста фунтов говядины – вполне достаточно провизии, чтобы эти несчастные не умерли с голоду. Однако всеми благами пользовались начальники с их свитой и янычары, которые втридорога перепродавали провизию солдатам. Разумеется, только тем, у кого еще имелись деньги.

В Журже начал заседать конгресс, мало-помалу превратившийся в бесконечные словопрения. Русские интересы защищали тайный советник Андрей Яковлевич Италинский, дежурный генерал Молдавской армии Иван Васильевич Сабанеев и действительный статский советник Иосиф Петрович Фонтон. Порту представляли кахья-бей – заместитель великого визиря, а позднее и сам великий визирь Мехмед Саид Галиб-эфенди, ардони-кадий – главный судья турецкой армии Ибрагим Муфти-заде Селим-эфенди и секретарь янычарского корпуса Абдул Хамид-эфенди. Кроме того, в конгрессе участвовал хитрый, пронырливый и продажный князь Димитрий Мурузи, первый драгоман Порты, которому русские, в случае успеха, обещали отдать Валахию.

Кутузов не очень обольщался надеждами. Было нечто несолидное во всем: и в том, что конгресс заседал в жалкой, полуразрушенной Журже, между солдатских палаток, и в том, что сами депутаты не имели достаточных полномочий, и даже, наконец, в том, как они выглядели и вели себя. Селим-эфенди, одутловатый, с заплывшими глазками и большим брюхом, не проронил на собраниях ни единого слова и только дремал. Напротив, Галиб-эфенди, карлик с огромным, вислым носом, непрерывно пререкался с Андреем Яковлевичем Италинским, гигантом с мясистыми щеками. Когда Галиб-эфенди, покидая конгресс, садился на лошадь, переводчик у турок грек Апостолаки-Сталю вставал на четвереньки и служил кахья-бею скамейкой, чтобы тот мог закинуть ногу на седло.

Переговоры грозили затянуться до греческих календ. Предметом спора были: граница в Европе и граница на Кавказе, будущее Сербии, возмещение убытков, понесенных Россией. Что касается денег, то турки еще не выплатили контрибуций по Кючук-Кайнарджийскому и Ясскому договорам, но Александр I не особенно настаивал на этом пункте, хотя страна нуждалась в средствах накануне новой разорительной кампании. Споры же о границе упирались всякий раз в тупик. Чья-то невидимая рука управляла турками, и Михаилу Илларионовичу легко было догадаться, что она тянулась из Парижа. Со своей стороны и Александр проявлял несговорчивость, как только речь заходила о приобретении новых территорий.

Русский император, доверивший Кутузову вести войну, продолжал относиться к нему с полускрытой неприязнью. Вся армия, от рядового солдата и до командующего главным корпусом графа Ланжерона, справедливо ожидала, что после успехов, одержанных Михаилом Илларионовичем, он получит чин генерал-фельдмаршала и Георгия 1-й степени. 29 октября последовал высочайший указ. Ко всеобщему недоумению, Кутузов был лишь возведен в графское достоинство, что не очень ему льстило. По отношению к Прозоровскому государь вел себя куда более щедро. В том, что Порта, подстрекаемая Наполеоном, тянула с заключением мира, он усматривал вину Кутузова.