Кувалда

Богослужение, впрочем, шло гораздо дольше, чем предполагал Кувалда изначально. Он снова погрузился в собственные мысли, лишь крестясь в нужных местах, повторяя за остальными прихожанами. От размеренной, монотонной речи клонило в сон, и Краснослав видел, как многие из студентов тоже отчаянно борются со сном, а Христофор Никанорович ходит между рядами и, как, видимо, казалось ему самому, незаметно раздаёт тумаки заснувшим бедолагам.

Кувалде, впрочем, так и не давал покоя образ всадника, убивающего змею. Судя по всему, это было изображение реального факта, может, чуть приукрашенное и обросшее легендами, но настоящее. Краснослав хотел как можно скорее докопаться до правды, но понимал, что спрашивать здесь, в церкви, у священника или дьяков, или даже у всезнающего Семёна, бесполезно. Ему скормят официальную версию, мол, это символ победы над злом, дьяволом, или что-то в этом духе, а истина так и останется спрятана где-то глубоко в церковных архивах.

Его взгляд блуждал по церкви, рассматривая иконостас в попытках найти ещё хотя бы одно изображение змееборца, но тщетно. Кувалда посмотрел на расписной потолок, разукрашенный фресками с изображением сцен из Библии, и с удивлением обнаружил старый и облупившийся рисунок двух обнажённых людей, мужчины и женщины. Между ними было нарисовано дерево, а вокруг дерева обвивался рептилоид.

Глава 37

Ещё одно изображение рептилии окончательно убедило Кувалду в том, что власти знают об их существовании. Но скрывают, предпочитая прятать информацию за намёками, сказками и легендами. С другой стороны, сами рептилии точно так же могли убедить всех в своём мифическом статусе, чтобы ослабить бдительность человечества. Одно Кувалда знал наверняка — в архивах Церкви точно найдётся что-нибудь интересное. Вот только в эти самые архивы кого попало не пускают, и Краснослав был уверен, даже сам Государь-Император просто так не попал бы в святая святых Синода, где можно было найти подтверждения всем мыслимым и немыслимым грехам священнослужителей.

Толстый поп закончил раздавать просфоры и вино, унёс остатки за перегородку, где, судя по всему, быстро их доел и допил. Кувалда был уверен, что уже почти свободен, но священник быстро вернулся, оглаживая жидкую бородёнку, и затянул какое-то монотонное песнопение, страшно фальшивя и крестясь в конце каждой строчки. Сдавленный стон утомившихся гимназистов потонул в славословиях и похвалах остальных прихожан, и Кувалде снова пришлось креститься одновременно со всеми остальными.

Краем глаза он увидел смутно знакомого парнишку, который не крестился, а лишь поднимал руку ко лбу, а потом опускал обратно, уставшим, злым взглядом сверля толстого попа. Глаза парнишки блеснули осколками льда, и Кувалда узнал в нём Никона Морозова, учившегося на класс младше. Краснослав медленно подошёл к нему и встал рядом.

— Ну и бредятина, — вполголоса произнёс Кувалда, когда поп запел очередную осанну, заканчивая каждую строчку выкриком «аллилуйя».

Никон Морозов покосился на него, но ничего не сказал, только едва заметно улыбнулся краешком рта. Кувалда ухмыльнулся в ответ.

— Как думаешь, он сам понимает, о чём поёт, или просто по заученному шпарит? — тихо спросил Краснослав.

Морозов громко фыркнул, так, что на них даже покосились некоторые одноклассники, а Христофор Никанорович вытянул голову и принялся искать, кто там смеет мешать проповеди.

— Не думаю, что тут вообще хоть кто-то понимает, что он там несёт, — тихо проговорил Морозов. — Сраная обязаловка.

Кувалда, в очередной раз крестясь, пожал плечами, мол, что поделать.

— Слава, — представился Краснослав, протягивая руку отпрыску вражеского рода.

— Никон, — ответил тот, пожимая протянутую ладонь. Рукопожатие у него оказалось крепким и уверенным.

Служба продолжилась целованием креста, и Краснослав увидел брезгливое выражение на лице Никона. Каждый по очереди подходил к толстопузому священнику за благословением и целовал крест, ожидая получить взамен щепотку божественной благодати. Все, кроме Кувалды и Никона. Только после этого прихожане начали покидать церковь, и Кувалда с Морозовым вышли в числе первых, жадно глотая свежий воздух.

— Наконец-то, — произнёс Никон, проходя мимо сидящих на крыльце попрошаек.

Закутанные в тряпье и лохмотья нищие протягивали руки, напоказ выставляли язвы и увечья, стараясь растрогать сердобольных прихожан. Кувалда бросил каждому из попрошаек милостыню, за что был осыпан ворохом пожеланий здоровья, счастья и спасения Христом.

— А зачем ты им подаёшь? — спросил Морозов. — Они же цеховые. Профессиональные нищие.

— Что? — спросил Кувалда.

— Поверь, они тут больше любого рабочего зарабатывают. Места держат хлебные, типа церквей, площадей, рынков, кто-то чужой попробует сунуться — вмиг бритвой по горлышку и в канаву, — объяснил Никон.

— Да уж, — протянул капитан.

— Ничего. Мы новый мир построим, где не будет ни бедных, ни богатых, — мечтательно произнёс Морозов. — Тогда заживём. Не то, что сейчас.

— А это как? — с сомнением хмыкнул Кувалда, внутренне ликуя, что Морозов сам вывел разговор на подобную тему.