Кузен Понс

Возникшие было в душе доктора подозрения окончательно исчезли, ибо он никак не мог объяснить такое бесцельное, бесполезное, бессмысленное преступление. Кому понадобилось убивать Сибо? Жене? Доктор видел, как она пробовала отвар, когда подбавляла в него сахар. Довольно много преступлений остаются не отомщенными обществом; обычно это те преступления, после которых не обнаружено страшных улик: пролитой крови, следов удушения или ударов — словом, доказательств грубого насилия или неумелости преступника; это особенно верно относительно тех случаев, когда не видишь корыстного умысла в преступлении, а действующие лица принадлежат к низшим классам общества. Открыть преступление часто помогают ненависть и явная алчность, которые ему предшествуют и которые обычно трудно скрыть от окружающих. Но в данном случае дело касалось тщедушного портняжки, его жены и Ремонанка, и вряд ли кому-нибудь, кроме доктора, могло прийти в голову доискиваться причины смерти. Жена обожала своего хворого мужа, денег у него не было, врагов тоже. Побуждения и страсть Ремонанка для всех были тайной, равно как и богатство, привалившее тетке Сибо. Доктор видел привратницу насквозь, он знал, что она способна извести Понса, но он не понимал, какой ей расчет идти на преступление, да и не считал ее достаточно решительной. Кроме того, она несколько раз при докторе сама пробовала отвар, которым поила мужа. Только Пулен мог бы пролить свет на это дело, но он подумал, что болезнь приняла какой-то неожиданный оборот, что это один из тех редких случаев, которые делают занятия медициной столь неверным ремеслом. И действительно, на свое несчастье, тщедушный портной так захирел от своего нездорового образа жизни, что даже самая незначительная примесь окиси меди могла оказаться для него смертельной. По разговорам кумушек и соседей тоже выходило, что ничего удивительного не будет, если Сибо неожиданно умрет, и потому на Ремонанка не могло пасть и тени подозрения.

— Ох, — вздыхал один сосед, — я уж давно говорил, что у Сибо здоровье никуда.

— Слишком много работал, — уверял другой, — вот и довел себя до злокачественного худосочия.

— Не слушался меня, — добавлял третий, — советовал я ему гулять по воскресеньям, не работать и по понедельникам, не вредно отдохнуть два дня в неделю.

Итак, молва всего квартала, молва-разоблачительница, к которой охотно прислушивается правосудие в лице полицейского комиссара, грозы низших классов, отлично объясняла смертельный недуг Сибо. Все же задумчивый вид и тревожный взгляд г-на Пулена очень смущали Ремонанка; поэтому-то, увидя доктора, направлявшегося к их дому, он услужливо предложил Шмуке сбегать за г-ном Троньоном, знакомым стряпчего Фрезье.

— Я вернусь к тому времени, когда будет составляться завещание, — шепнул Фрезье на ухо тетке Сибо, — и хоть у вас и большое горе, а все-таки вам надо быть начеку.

Неказистый стряпчий, исчезнувший словно тень, встретился на улице со своим приятелем-доктором.

— Эй, Пулен, — крикнул он, — дела идут отлично. Мы спасены!.. Сегодня вечером я тебе все объясню. Подумай, какое место ты бы желал занять, и считай, что оно уже за тобой. А я, можно сказать, уже мировой судья! Табаро не откажет мне, когда я посватаюсь к его дочери... Тебе же я берусь устроить брак с мадмуазель Витель, внучкой нашего мирового судьи.

Повергнув Пулена в недоумение своими возбужденными речами, Фрезье помчался дальше, резво прыгая по бульвару; он махнул омнибусу, и через десять минут сия современная карета подвезла его к улице Шуазель. Было около четырех часов, и Фрезье рассчитывал застать г-жу де Марвиль одну, так как обычно судейские возвращаются из присутствия после пяти часов.

Госпожа де Марвиль приняла Фрезье с любезностью, свидетельствовавшей о том, что г-н Лебеф, как и было им обещано г-же Ватинель, дал благоприятный отзыв о бывшем мантском поверенном. Амели постаралась его обворожить, так в свое время старалась, вероятно, обворожить Жака Клемана герцогиня де Монпансье[62]; ведь захудалый стряпчий был тем кинжалом, которым орудовала она. Когда же Фрезье показал совместное письмо Элиаса Магуса и Ремонанка, в котором они предлагали приобрести оптом всю коллекцию Понса за девятьсот тысяч франков наличными, супруга председателя посмотрела на своего гостя взглядом, в котором золотом блеснула эта сумма. Поток разыгравшихся вожделений захлестнул стряпчего.

— Муж, — сказала г-жа де Марвиль, — поручил мне пригласить вас завтра к обеду; будут только свои: господин Годешаль, преемник господина Дероша, моего поверенного, потом Бертье — наш нотариус, и зять с дочерью... После обеда мы — вы, я, нотариус и поверенный — обсудим, как вы и хотели, наши дела, и я передам вам все полномочия. И господин Годешаль, и господин Бертье, согласно высказанному вами желанию, будут неукоснительно следовать вашим указаниям и позаботятся, чтобы все прошло хорошо. Вы получите доверенность от господина де Марвиля, как только она вам потребуется...

— Она будет нужна в день кончины...

— Не беспокойтесь, все будет наготове.