Кузены

– Что ж, ладно. – Бриттани нерешительно крутит косу в пальцах. – Тогда мне пора возвращаться к своим столикам. Кстати… тут народ собирается в «Дюну» после смены… Это что-то вроде пляжного бара, – видя мой непонимающий взгляд, поясняет она. – Ну, не совсем бар. Туда пускают и до двадцати одного года. Еда, музыка, развлечения. И совсем недалеко, пешком можно дойти. Не хочешь сходить?

Не особенно. Опять же, ничего личного, но чем меньше я здесь буду с кем-то общаться, тем лучше.

– Не знаю, – говорю я. – Я здорово устаю к концу дня, так что…

– К тому же Джона ненавидит людей, – тоном услужливой подсказки вставляет Милли.

Я бросаю на нее такой взгляд, что Бриттани испуганно моргает.

– Можешь ты не лезть, куда не просят?! – огрызаюсь я.

– Наглядная иллюстрация, – разводит руками Милли.

– В общем, дай мне знать, если надумаешь, – с натянутой улыбкой добавляет Бриттани и отправляется обратно на кухню. Я срываю досаду, вонзая вилку в спагетти.

– Тебя здесь никто не держит, кстати, – бросаю я Милли.

Она смотрит на мою тарелку, сдвинув брови.

– Это что, креветки?

– Они самые, – отвечаю я, запихивая в рот сколько могу.

Милли продолжает пялиться, как я ем, что довольно странно и даже грубо. Только когда возвращается Чез и ставит передо мной колу, она отвлекается на толстую серебряную полоску, охватывающую указательный палец его правой руки.

– Красивое кольцо. Обручальное?

– Нет. – Сняв, он показывает нам тонкую линию вроде застежки-молнии и поясняет: – Гитарная струна. Я раньше много играл. Ну и сейчас иногда.

– Круто. – Милли слегка ему улыбается. – Хорошо получается?

Чез надевает кольцо обратно и обводит рукой барную стойку:

– Ну, я ведь здесь работаю, так? Стало быть… не очень.

Все время разговора я продолжаю заглатывать еду. Милли по-прежнему не оставляет меня своим вниманием.

– Что, вкусно? – спрашивает она, когда я останавливаюсь передохнуть.

– По-моему, можно и не спрашивать, – замечает Чез, с улыбкой поглаживая бороду. Сколько ему, интересно? На вид можно дать и двадцать пять, и сорок пять.

– Может, найдете себе другое занятие? – огрызаюсь я. Еда – единственная приятная деталь в этом странном месте, но я не могу ею по-настоящему наслаждаться, когда мне смотрят в рот.

Милли слезает с табурета.

– Я передумала. Все-таки выпью чего-нибудь. Я сама налью.

– Только безалкогольное! Я помню, сколько чего в каждой бутылке, и все потом проверю! – предупреждающе бросает вслед Чез, когда она исчезает за одной из колонн. Качая головой, он берет полотенце и принимается протирать бокалы. – За девочкой, я смотрю, в баре нужен глаз да глаз.

«Не за ней одной», – думаю я про себя, видя, как у него слегка дрожат руки. У моей любимой тетушки – самой младшей маминой сестры – точно так же, когда она долго без спиртного. Она из тех высокофункциональных алкоголиков, которые редко напиваются как следует, но всегда слегка навеселе. Хотя, возможно, я себя обманываю.

– Похоже на то, – говорю я, отодвигаю тарелку с остатками пасты.

– Вы ведь двоюродные брат и сестра, да? – спрашивает Чез.

Как будто весь остров не знает, кто мы такие. Я киваю.

– И что, близкие у вас отношения?

– Нет.

Чез приподнимает брови на столь поспешный ответ, и я добавляю:

– В смысле, мы много лет не виделись до того, как начать здесь работать. Наши родители не особенно общаются.

– Ну, тогда у вас есть шанс получше узнать друг друга, правильно? Семья – это важно. По крайней мере, так должно быть.

На худом лице бармена вдруг появляется усталое выражение. Он все трет один и тот же бокал, который от этого становится только грязнее.

Милли возвращается со стаканом воды и снова легко вспрыгивает на соседний табурет, кладя послание от Дональда Кэмдена на стойку. Я против своей воли еще раз беру карточку, открываю и смотрю на сумму.

– Слушай, – говорю я, понизив голос, хотя Чез, занятый приготовлениями, как раз отвернулся. – Ты не подумываешь согласиться?

– Нет. Ни за что, раз он так хочет от нас избавиться.

Секунду мы смотрим друг на друга с молчаливой солидарностью – хотя соблазн велик, я тоже не хочу уезжать. Потом выражение лица Милли меняется.

– Забавно, что Бриттани заговорила про «Дюну». Мы с Обри как раз обсуждали, что надо бы нам куда-нибудь выбраться втроем. По-родственному, так сказать.

Ее широко раскрытые глаза глядят бесхитростно, но я в ответ только закатываю свои.

– Чушь собачья.

Милли не кажется обескураженной таким ответом, однако продолжает смотреть, словно ожидая чего-то еще, и я добавляю:

– Если так непонятно, я имел в виду «нет».

– Да ладно тебе, – произносит она тоном, который в девяноста девяти процентах случаев наверняка срабатывает. – Обри нужно развеяться. Там что-то неладно с дядей Адамом, только мне она не говорит. Может, с тобой разоткровенничается?

Я фыркаю – это уже просто нелепо. Если уж Обри от нее что-то утаивает, то мне тем более не расскажет.

– Заканчивай. Мы оба знаем, что моя компания тебя не привлекает. Так чего тебе надо?

Взгляд Милли твердеет.

– Приходи вечером – узнаешь.

Мгновение мы смотрим друг на друга.

– Может быть, и приду, – ворчу я наконец.