Кузя, Мишка, Верочка

Поднявшись на гору, Аня сверху увидела, что Верочка так и стоит внизу, неуклюже держа ледянку. «Верочка, Верочка, иди сюда!» Верочка медленно пошла в сторону от горки, загребая ногами. Неуклюжий, нелепый, несчастный медвежонок в красном комбинезоне. Аня спустилась, взяла Верочку за руку, потащила вверх, стараясь заразить своим уже немного искусственным весельем, пряча усталость и вновь накатывающее раздражение, — «пойдем, еще разик».

Наверху, в самой гуще народа, Верочка повернулась к Ане и громко спросила: «Мамочка, а когда мы поедем…» Аня замерла от ужаса. Вот сейчас она скажет — «в детский дом», скажет свои громким, резким, чуть гнусавым голосочком, и все услышат и подумают… Интересно, что могут подумать люди в такой ситуации? Что мать регулярно отвозит своего ребенка в детский дом? Верочка открыла рот, закрыла — и закончила фразу: «Когда мы поедем в… в больницу?» «Деточка моя милая, — подумала Аня, переполненная благодарностью к этому невозможному, невыносимому и трогательному существу, — ну как же она почувствовала, что не нужно здесь говорить этих слов — детский дом! И ведь нашла замену какую-то, откуда-то выдумала эту больницу!» Аня уже поняла, что когда Верочке трудно, когда она устает, она говорит, что «хочет вернуться в детский дом».

Домой плелись долго. Старшая Верочка все опускалась кулем на дорогу, отказывалась идти, и посмеивалась при этом, и запихивала в рот комки грязного снега. Аня помнила, как сама в детстве ела снег и не понимала, почему взрослые ругаются? Снег такой вкусный, так поскрипывает на зубах! Но то — чистый белый снег, который зачерпываешь из белоснежного, посверкивающего на солнце сугроба… А здесь — кусок грязи, которая когда-то и была снегом, пока не проехали машины и не пробежали собаки… «Верочка, не ешь снег!» Девочка в ответ ухмыльнулась, приготовившись к привычному противоборству. «Не ешь этот снег, я тебе другой дам». Аня отошла к обочине, отковырнула от сугроба белый плотный кусок и протянула Верочке, сама откусив половину. «И мне, и мне, — закричала младшая, почувствовав себя обделенной, — я тоже хочу снега!»

Аппетит Верочка не нагуляла. Она просто заснула прямо в прихожей, и Аня отнесла ее на раскладушку. Младшая была довольна — наконец-то они обедают вдвоем с мамой, как раньше. Уложив дочку спать, Аня задумалась о том, что происходит в ее жизни.

Получалось так. Со старшей Верочкой было, конечно, трудно. Самым трудным было то, что в ее поведении не было никакой очевидной логики. Она неожиданно отказывалась делать то или это. Она не могла объяснить, что с ней происходит. Аня подумала, что со своей родной дочкой у нее есть целая система своего рода «сигналов», с помощью которых они общаются с самого первого дня дочкиной жизни. Да, та не умела сказать словами, что она чувствует и о чем думает, но Аня всегда понимала, что с ребенком происходит. Что происходит со старшей, Аня могла только догадываться.

Ане пришла в голову мысль, что теперь ей понятно, почему люди, только-только взявшие ребенка из детского дома, вдруг спрашивают: «Все ли с ним нормально?» «У вас абсолютно нормальный ребенок, — обычно уверяют психологи растерянных родителей, — это просто у него период адаптации». Но если все это — нормально, то как жить дальше? И что, так теперь всегда будет?

Ане тоже хотелось задать вопрос — «все ли нормально?». Просто так, взять да и спросить у кого-нибудь умного. У психолога, например. Или у опытного социального педагога. Она знала, что с Верочкой все нормально. Но так хотелось поплакаться и пожаловаться. И чтобы кто-то опровергал, и утешал, и приводил примеры. И чтобы этот «кто-то», выслушав все Анины жалобы, сказал бы ласково и авторитетно, что все у них наладится, что ребенок-то хороший, нужно только потерпеть немножко.

Еще она размышляла о том, что происходит между двумя Верочками. Когда Аня начинала об этом думать, ее охватывало чувство вины перед своим ребенком. Ну хорошо, она сама не могла поступить иначе, она приняла решение взять старшую Верочку. Но она взрослый человек, она знала, на что шла. А трехлетняя дочка? Она отдала половину комнаты, она отдала свои игрушки, она фактически отдала свою маму чужой девочке. Потому что мама теперь занимается только этой чужой девочкой, а на свою дочку времени у нее не остается. Справедливо ли это? Правильно ли? Аня сомневалась…

Еще сложнее было оттого, что все это — временно. Вот если бы Аня с Кириллом взяли старшую Верочку насовсем, тогда было бы понятно, что нужно младшенькой говорить и на что ее настраивать. Это — твоя сестра, теперь мы — одна семья, давайте учиться любить друг друга и привыкать к тому, что мы вместе. Тогда и с именами можно было бы что-то придумать. А временно — стоит ли затевать? Менять так, потом опять — эдак? Привыкать, а потом — отвыкать?