Кузина Бетта

— Нет, нет, — возразила Лизбета, — у нее и без того достаточно горя, ты ее этим сразу убьешь! Надо ее беречь. Вы не знаете, до чего она дошла! Если бы не дядюшка ваш, ей бы нечего было нынче подать на стол.

— Ах ты, господи! Викторен, мы с тобой просто чудовища! — сказала Гортензия брату. — Мы должны были сами догадаться, а не ждать, пока нас надоумит Лизбета. У меня точно кусок в горле застрял!

И, не окончив фразы, Гортензия прижала платок к губам, чтобы не разрыдаться. Она плакала.

— Я сказал этому Вовине, чтобы он пришел ко мне завтра, — продолжал Викторен. — Но примет ли он в обеспечение ссуды мои закладные? Не думаю. Эти лихоимцы любят получать чистоганом, да еще выжмут все соки ростовщическими процентами!

— Давай-ка продадим нашу ренту! — сказала Лизбета Гортензии.

— Ну, что это даст? Пятнадцать, ну, самое большее, шестнадцать тысяч франков, — возразил Викторен, — а требуется шестьдесят!

— Милая кузина! — воскликнула Гортензия, от чистого сердца обнимая Лизбету.

— Нет, Лизбета, поберегите для себя свои скромные сбережения, — сказал Викторен, пожав руку кузине Бетте. — Завтра я узнаю у этого субъекта, что у него на уме. Если жена согласится, я вмешаюсь в это дело и сумею отсрочить иск, потому что видеть репутацию отца под ударом... это ужасно! Что сказал бы министр? Жалованье отца заложено сроком на три года под взятую ссуду, рассчитывать на него можно только в декабре; стало быть, его нельзя предложить в качестве обеспечения. Вовине уже одиннадцатый раз переписывает векселя... Судите сами, какие проценты пришлось отцу уплатить! Пора положить этому конец!

— Хоть бы госпожа Марнеф его бросила!.. — с горечью сказала Гортензия.

— О, боже нас сохрани! — воскликнул Викторен. — Отец заведет другую, а тут самые крупные затраты уже сделаны.

Какая перемена произошла в этих молодых людях, еще недавно таких почтительных, воспитанных матерью в безусловном преклонении перед отцом! И вот они его уже осуждали.

— Если бы не я, — сказала Лизбета, — ваш отец и вовсе бы промотался.

— Пойдемте, — сказала Гортензия, — мама догадлива, она, пожалуй, заподозрит недоброе. Послушаемся Лизбеты, скроем от нее все... будем веселы!

— Викторен, вы и не подозреваете, в какую беду вас может втянуть отец, гоняясь за каждой юбкой, — заметила Лизбета. — Подумайте, как бы обеспечить себя на будущее время, устройте мой брак с маршалом... Вы должны с ним поговорить об этом сегодня же вечером, я нарочно уйду пораньше.

Викторен пошел в спальню.

— Ну а ты, моя бедняжка, — шепотом спросила Лизбета свою молоденькую родственницу, — а ты что будешь делать?

— Приходи завтра обедать к нам, мы поговорим, — отвечала Гортензия. — Право, у меня голова идет кругом! Ты разбираешься в житейских делах и что-нибудь мне посоветуешь.

В то время как все семейство пробовало уговорить маршала вступить в законный брак, а Лизбета возвращалась на улицу Ванно, произошло одно из тех событий, которые у таких женщин, как г-жа Марнеф, пробуждают всю энергию их порочной души, и тогда они пускаются на самые вероломные махинации. Признаем, по крайней мере, как бесспорный факт следующее: в Париже у всех слишком занятая жизнь, чтобы люди порочные стали делать зло ради самого зла: порочность служит для них самозащитой в случае опасности — вот и все!

Гостиная г-жи Марнеф была переполнена ее верноподданными, составилось уже несколько партий в вист, когда лакей, отставной солдат, завербованный бароном, доложил:

— Барон Монтес де Монтеханос!

Валери взволновалась, но тут же вскочила и бросилась к двери, вскричав: «Кузен!..» Подбежав к бразильцу, она шепнула ему на ухо: «Назовись моим родственником, или все кончено между нами!»

— Ах, Анри! — громко сказала она, подходя с бразильцем к камину. — А мне сказали, что ты погиб во время кораблекрушения! Три года я оплакивала тебя...

— Здравствуйте, друг мой! — сказал г-н Марнеф, протягивая руку бразильцу, который держал себя, как и подобает настоящему бразильскому миллионеру.