Кузина королевы

Она чувствовала себя так уверенно, что, решив отправиться ненадолго в Стратфорд-ле-Боу – по своему собственному желанию, а не по приказу Рича, – она пригласила Филиппа в гости. Может быть, он и не хотел навещать ее в доме, где она делила постель со своим мужем, Но отказаться он не посмел. Он не раз шутил по поводу того, что неплохо было бы нагло заявиться к лорду Ричу домой и посмотреть, что он станет делать. А вдруг он захочет его выставить. Но у Рича не было никакого желания ссориться с племянником графа Лейстера.

Филипп был чудесной компанией для Пенелопы в этот дождливый февраль. Они беседовали, играли в шахматы, она пела ему песни, аккомпанируя себе на лютне, он развлекал ее новыми стихами – не серьезной поэзией, которая создается в одиночестве, в жестоких муках творчества, но безделками, которые играючи приходят к человеку, отточившему свое поэтическое мастерство при написании эпиграмм на придворных и пьес для королевы.

Он как раз писал одно такое стихотворение, сидя за полом в комнате Пенелопы в то время как она играла со своим спаниелем Верным. Сидни выбрал именно эту сцену в качестве темы – Верный совсем ошалел от радости, когда его хозяйка вернулась домой, и Филипп говорил, что сходит с ума от ревности, когда видит, как Пенелопа растрачивает столько чувства на «это крошечное создание».

– Вы же любите собак не меньше меня, – возражала она.

– Да? Подождите, послушайте это. У меня готовы первые восемь строк.

– И ты слушай, малыш, – улыбнулась Пенелопа. – Мистер Сидни написал о тебе в стихотворении.

Верный завилял хвостом. Сидни стал читать:

Любовь моя, неужто песик твой тебе меня дороже?
Тебя он любит, но ведь не сгорает от любви.
Сгораю я. Он тебя ждет. И я не сдвинусь с места тоже.
Он верен. Но нет на свете пса, который был бы преданней меня.
Он ростом невелик, совсем недавно был щенком.
Он только лает. С моими песнями знаком твой голос сладкий.
Ты бровью поведешь – он мчится и несет тебе в зубах перчатку,
Но лишь мигни – я принесу тебе и душу целиком.

– Хорошо, только возникает вопрос...

– Какой?

– Нужно ли мне, чтобы вы приносили мне душу.

Сидни улыбнулся и снова взялся за перо.

– А вы остры на язык. Я докажу вам, что моя душа – товар, которым не следует разбрасываться.

Это правда! Пенелопа вздохнула. Она ощутила сильное желание обхватить руками его голову, снять напряжение и боль, чтобы сон, так долго бежавший от него, наконец пришел. Как все легко было бы в жизни, если бы они поженились тогда! У него такие красивые руки... Первое, что замечаешь в мужчине, – это его руки. Филипп мог бы научить ее любви. Вместе с этой мыслью пришло разочарование – время учения кончилось, и урок уже выучен.

– Ну-ка посмотрим, что ваш любимец скажет на это, – произнес Сидни, отложив перо и посмотрев на Пенелопу.

Она быстро отвела взгляд, но, видимо, опоздала. Увидев в его глазах вопрос, она залилась краской и начала усиленно гладить Верного. Сидни сидел, молчал и улыбался каким-то своим мыслям.

Не прошло и двух недель, как ей пришлось признаться во взаимной любви к нему. Филипп вытянул из нее правду, и теперь его было не сбить с толку никакими уловками. Он видел ее глаза в тот момент, когда она смотрела на него, и написал об этом сонет, который и прислал без всяких комментариев. В притворстве уже не было надобности.

Она ясно дала понять, что ему не на что надеяться и что их любовь не пойдет дальше слов, и, хотя он потратил много времени, споря и доказывая, что белое – это черное, она была уверена, что он примет ее условия. Несмотря на свои мудрые и вразумительные аргументы, Филипп все же был от природы столь добродетелен, а ее власть над ним – столь сильна, что Пенелопа успокоились, поняв, что они могут продолжать видеться, не подвергая себя никакой опасности.

Недели шли за неделями, заполненные удовольствиями и развлечениями. Двор переместился в Нонсач. Рич уехал в Лиз, на пахоту и сев. Одним апрельским днем Пенелопа заехала в огромный особняк Лейстера в Стренде, чтобы повидаться с родными. Дворецкий сказал ей, что графиня и леди Дороти куда-то отправились в карете, но его светлость дома и принимает лорда Уорвика и мистера Сидни. Пенелопе не хотелось нарушать мужскую компанию, поэтому она поднялась на небольшую галерею, где любила бывать ее мать. Она предвкушала, как приляжет на небольшой кушетке, предназначенной для послеобеденного отдыха, и будет смотреть на играющую в солнечном свете Темзу.