Кузина королевы

Сразу после завтрака Пенелопа удалилась в свою огромную комнату, которую она делила с Ричем с восемнадцати лет. Теперь она принадлежала лично ей, и здесь она чувствовала себя в неприкосновенности. Однако сегодня свобода не радовала ее. Долгие часы она лежала, думала и мучилась угрызениями совести, которые подавляла в Лондоне, поскольку Чарльз постоянно твердил, что они не причиняют никому вреда. Не причиняют вреда! Пенелопа представила себе Летицию, как она бредет по белой зимней дороге, убегая от матери вместо того, чтобы бежать встречать ее. Девочка на время успокоилась, но кто знает, что произойдет, когда она вернется к Чарльзу? А младшие дети? Что, если в школе мальчики услышат от сверстников, что их мать – потаскуха? И кем станут девочки, когда вырастут? Она сама была дочерью распутницы. Она долго боролась с этой напастью, а теперь каждый может сказать, что в конце концов ее засосала та же трясина! Как отвратительно и нелепо это выглядит – и мать, и дочь соблазнены двоюродными братьями практически одного возраста.

В последующие недели на Пенелопу все сильнее давило чувство вины. Она не могла освободиться от него ни наяву, ни во сне. Ей очень нужна была помощь, ей нужен был совет. Домовый священник Рича, болезненный старец, никогда не даст объективной оценки ее грехов и не подскажет выход из создавшегося положения. Все близкие друзья Пенелопы были вне досягаемости, а довериться слугам она не могла. Оставалась только одна возможность: она поехала в Норт-Энд плакаться миссис Уайзмэн, которая была уже в курсе всех ее невзгод, будучи свидетелем побега Легации из дома.

Пенелопе нравилась пожилая родственница Рича. Между двумя женщинами, такими разными красавицей двора и сельской шестидесятилетней вдовой, – возникло неожиданное взаимопонимание. Джейн Уайзмэн, несмотря на кажущуюся простоту, была не заурядной женщиной. Убежденная католичка, она не только отказывалась примкнуть к англиканской церкви. И подозревалась в укрывательстве в своем доме священнников-иезуитов. Из-за этого ее не любили и округе, но Пенелопа считала себя выше такого узкого взгляда на религию. Как и Робин, она была веротерпимой и имела много друзей среди католиков.

Одним морозным февральским утром они прогуливались по владениям в Норт-Энде. Несмотря на возникшую из-за ревматизма хромоту, миссис Уайзмэн была страстной поклонницей пеших прогулок. Пенелопа говорила и говорила, противореча сама себе, и ее мелодичный голос срывался от досады и недовольства. Плохое обращение с ней Рича, счастье, которое она нашла с Чарльзом, – неужели ей не суждено познать хоть капельку счастья? Миссис Уайзмэн спокойно слушала. В отличие от многих других пожилых леди, с которыми была знакома Пенелопа, она не критиковала ее и не удивлялась каждому услышанному слову.

– Они продали меня Ричу, когда я была еще совсем юной и ничего не знала о жизни. Да, я нарушила обещание, данное Чарльзу, но я не понимала, что делаю, и если уж он простил мне это, почему мы должны страдать до конца наших дней? Это слишком жестоко.

– Этот мир часто на первый взгляд обращается с нами жестоко, – заметила миссис Уайзмэн, ковыряя мерзлую землю палкой.

Лицо у нее выражало печаль, и Пенелопа с удивлением поняла, что не она одна страдает от невзгод. Муж миссис Уайзмэн давно был в могиле. Ее старший сын каждую минуту находился на краю гибели, будучи воинствующим католиком. С ней жили только две самые младшие дочери, тогда как все остальные дети – три сына и две дочери – растворились где-то на просторах Европы, и было небезопасно даже интересоваться их местонахождением. Они уехали, чтобы полностью и без оглядки посвятить себя своей вере. Две, оставшиеся дочери, Бриджит и Джейн, хотели последовать за ними, достигнув совершеннолетия, и миссис Уайзмэн не собиралась чинить им препятствия. «Вот мать, – подумала Пенелопа, – не то, что я. Я гублю будущее своих детей, потакая эгоистичным желаниям, а она готова беспрекословно расстаться со своими детьми, ибо считает, что это ее долг перед Богом. Как я могу приходить сюда и плакаться ей о своих горестях?» Пенелопу укололо чувство стыда.

– Как терпеливо вы сносите свое горе! – воскликнула она. – А я жалуюсь на свое. Я бы многое отдала за то, чтобы овладеть секретом вашего благоразумного спокойствия.

– Никакого секрета здесь нет, – ответила миссис Уайзмэн.

– Вы считаете, все, что вам дал Бог, он вправе отобрать в любой момент? Знаете, я часто и подолгу молюсь, но Господь не дает мне никакого знака.

– Бедное дитя! – воскликнула миссис Уайзмэн голосом, полным сострадания. – Как жаль, что вы так говорите! Вы были такой стойкой, такой храброй все эти десять лет! Мне известно о том, что лорд Рич не был образцовым мужем. Все это время душа ваша тянулась к супружескому счастью, так кто посмеет обвинять вас в том, что вы не смогли устоять перед искушением? Неужели те сотни тысяч англичанок, которых, как и вас, так бессердечно обманывают с самого детства?