Пулитцер не только стал отличным репортером, заметным человеком в редакции, но и почувствовал, что обрел дело всей жизни. Правда, путь был тернистым: пять лет работы в «Вестлихе пост» принесли не только место соредактора и совладельца газеты, но и разочарования: проигранную политическую кампанию за республиканцев, падение тиражей газеты. Джозеф продает свою долю в газете, перебирается в Вашингтон и занимается адвокатской практикой. Эта работа приносит много денег, но не приносит счастья – всё же тоска по журналистике заставляет адвоката вновь ввязаться в газетный мир. Он за бесценок покупает две разорившиеся сент-луисские газеты, соединяет их в одну и начинает настоящую революцию, как сказали бы теперь, «газетного формата». Теперь содержание газеты отличается от привычного как солнце от луны: вместо «манной каши» рассказов о собачьих выставках и незначащих происшествиях читатель получает порцию острейшей актуальной информации. Тираж немедленно увеличивается, вскоре Пулитцер покупает газету «Уорлд» и превращает ее в оплот так называемого «нового журнализма».
Всякая сенсация – это хлеб газеты, однако суть журналистской работы не в том, чтобы ждать, когда такая сенсация «грянет». Джозеф Пулитцер первым в мировой журналистике поставил жанр журналистского расследования, что называется, на поток – его репортеры и корреспонденты буквально «ввинчивались» в закрытые для обывателей пространства, чтобы представить публике скандальные разоблачения «власть имущих».
Пулитцер четко определил свою аудиторию – это широчайшая демократическая публика, а не «аристократически-буржуазная» верхушка. Его лозунг был таков – никогда не печатать в своей газете ничего, что не поняла бы его служанка. При этом ориентация на «понятность» вовсе не означала «низкой планки» содержания. Все события излагались так, чтобы от газеты невозможно было оторваться, – и ее равно с интересом читала бы низкообразованная публика и сенаторы.
Журналистские расследования быстро стали визитной карточкой газет Пулитцера. Всемирную известность приобрели репортажи Нелли Блай из психиатрической клиники, куда она проникла, имитируя шизофрению. Ее рассказ о тех унижениях, каким подвергают больных, общей убогости их содержания произвел настоящий взрыв общественного возмущения – и в результате муниципалитету пришлось переоборудовать больницу. Так газета вмешивалась в жизнь, вовсе не ограничиваясь функцией «отражения картины дня».
Внешне газета «Уорлд» стала выглядеть совершенно иначе, чем было принято в газетной практике того времени: заголовки через несколько колонок, игра шрифтом, восклицательные знаки, врезки, крупные иллюстрации, наконец, неизменная политическая карикатура на первой полосе, а потом еще и комикс – рассказ в картинках. Все это Пулитцер придумывал уже после того, как окончательно ослеп (ему не было и сорока лет). К этому добавилась настоящая ненависть к звукам – скрип стула, шорох листа доставлял Джозефу настоящие страдания. Он перебрался в звуконепроницаемый бункер в своем особняке и руководил газетой оттуда. Потрясающе, что все эти удары судьбы не мешали его напряженной работе.
Пулитцер делал журналистику настоящим участником социальной борьбы, и это и был его главный поступок, даже подвиг. Деньги были следствием. Но ему пришлось столкнуться и со своим же учеником и главным конкурентом, который из пулитцеровской «школы журналистики» вынес одно – делать сенсации и продавать их, не считаясь с нравственной стороной. Здесь, несомненно, следует задуматься. Вся история вражды-соперничества Пулитцера с Уильямом Херстом (а именно так звали этого ученика-конкурента) – это настоящий урок ответственности за всё то, что ты делаешь. Херст и Пулитцер оба вышли из обеспеченных семей, но Херст был сыном миллионера, а Пулитцер должен был свое состояние «сколотить» сам. Пулитцер прошел тяжелую школу выживания в Америке, не гнушаясь любой работы. Херсту о куске хлеба думать не надо было. Пулитцер менял лик современной газеты, повышая ее социальную значимость, превращая в инструмент воздействия на общественное мнение. А Херст в своих газетах стремился к одному – увеличению прибыльности любыми путями. Внешне приемы были те же, что и в газетах Пулитцера. Но содержательно это было именно то, что получило название «желтая пресса» (кстати, именно из-за переманенного из газеты Пулитцера карикатуриста): кричащие заглавия, сенсации, газетные утки, вторжение в частную жизнь ради «громкой статьи», безжалостное отношение к людям, которые превратились в газете Херста лишь в «материал» для сенсаций.