КузинаЖурналистика

– До бомбы надо дойти. В начале войны на заводе случилась острая ситуация – только что внедрили закалку деталей токами высокой частоты, а дело не пошло, идет сплошной брак, завод лихорадит. Вдруг вызывает меня директор Зальцман. Впервые. Иду. Зальцман мне говорит: “Мы хотим назначить вас начальником цеха токов высокой частоты”. Я ему возражаю: “Я инженер-электрик, это не мое дело”. А он мне свое: “Мы на вас полагаемся”.

Пришлось мне спешно осваивать новую науку. Освоил. Нашел ошибку. Брак был устранен. Дело пошло.

– И что потом?

– Потом опять вызывает меня директор и говорит: “Надо заняться новой техникой”. Новой техникой? Оказывается, Зальцман имел в виду что-то вроде локатора. Локатор на танк? Не знаю. Меня отправили в Москву, там я занимался этой проблемой, совершенно для меня новой. Но тут возникли другие обстоятельства. Опять сижу я в кабинете у директора. Он вытаскивает книгу и говорит: “Надо заняться этим делом”. Смотрю: автор – инженер Гровс. Про атомную бомбу. Секретное издание. Но какое отношение к атомной бомбе имею я? Нет, я не могу. Директор меня “успокоил”: прежде, чем отказываться, надо войти в курс дела.

– Это какой год?

– 1945-й. Или 1946-й. На Японию бомба уже была сброшена. Опять отправили меня в Москву, в публичную библиотеку, в спецзал. Сидел я там с утра до ночи. Мне помогло то, что я знал два языка, немецкий и английский.

– Два языка? А где изучили?

– Немецкий изучил в институте, а английский – уже на заводе. Самоучкой. На каких-то курсах. Искал людей, владеющих языком. Это отдельная история. Словом, месяц сидел я в библиотеке. Конспектировал. Переводил. Из иностранцев там были Харкинс, Вейсскопф, еще кто-то. Из наших ученых – Тамм, Курчатов. Много думал. Я сразу понял, что сам секрет мне в библиотеке не вычитать. До него надо доходить самому. И я после долгих утомительных размышлений вник в суть дела.

В Челябинск вернулся с умственным переутомлением.

– Это что такое?

– Это такое состояние, когда не можешь и не хочешь думать. И вообще, наступает полное безразличие, апатия…»

Так – шаг за шагом – история становится всё более ясной и четкой, а человек, с которым беседует Михаил Фонотов (обрати внимание, как задаются вопросы в интервью!), всё более открытым, ответы его ведут нас в глубь, а история становится ближе.

И, конечно, особенное значение имеют попытки Фонотова построить мир, где любому читателю дан шанс «бегства от действительности» – либо в мир природы, прекрасной и всегда такой разной, такой захватывающе интересной, либо в мир прошлого, где складывались судьбы людей, завязывались сложные отношения, и от одного человека зависела судьба всех. Не случайно мы находим среди его героев, например, одинокого лесника: «Подъем и спуск. Дорога известна. Известна мне. С некоторых пор. А Сергей Борисович знает ее лет шестьдесят. Считай, всю жизнь ходит он этой дорогой. Сколько же наберется хождений? Господь дал Куклину одну, но сильную страсть – ходить в лесах, горах, вдоль рек, озер, болот, среди трав, птиц, насекомых, зверей… Ничто другое ему не любо. Не надо ему ни городского комфорта, ни кресельного экрана, ни дач, ни тойот и мерседесов, ни, кажется, даже семейного очага. Дай ему только пеший путь, птичьи голоса, травы в цвету, чай из солдатского котелка и бессонную ночь у костра. Такой человек. Ни дать, ни взять».

Таковы герои Фонотова. И это, несомненно, позиция. Перед нами яркий пример журналиста-пассионария: что бы он ни делал предметом своего искреннего внимания, он остается человеком, чье кредо – остановить мгновение, вырвать читателя из текучки, ежедневного мелькания событий, не оставляющих в сознании никакого следа. Можно сказать, что познание мира вокруг нас требует внимания, вдумчивости. Но можно сказать, что этот мир выше и больше нас. Если мы хотим хоть что-то понять в этом мире – надо замереть и прислушаться, присмотреться, задуматься. Это тоже поступок – показать читателям, что «быть с веком наравне» можно и таким образом – тщательно вглядываясь в «необщее выраженье» лиц, трав, улиц.

Все истории, которые тут собраны, нужны нам для того, чтобы увидеть – в журналистике могут реализоваться люди самого разного типа, взглядов на мир, способов «самоподачи» в информационном пространстве. Нет никакой «формулы поступка» или «формулы профессии» – какую бы мы ни вывели, она не охватит всего многообразия. Журналистика так же безбрежна, как и ее объект – мир. Поэтому остается найти в себе самом только один ответ – важно ли для тебя объяснять другим то, что ты открыл и понял сам в бешеном ритме сегодняшних дней. И пожелать удачи!