Кузькина мать. Хроника великого десятилетия

Пытался ли кто-нибудь из авторов этого эпохального документа определить, пусть даже теоретически, матери­альные потребности хотя бы одной нашей женщины? Возь­мем для примера мою ненаглядную Татьяночку. Способен ли кто вычислить ее материальные потребности? Счи­тал ли кто, сколько пар туфель не хватает ей до полного счастья, сколько шуб, плащей, платьев и шляпок, сколько пар перчаток, сумок и шарфиков, сколько бриллиантов, опалов, изумрудов, рубинов и сапфиров? Считал ли кто, сколько потребуется колец, браслетов, перстней, брошек, цепочек, часов, чтобы удовлетворить ее желания? Предста­вил ли кто, сколько нужно автомашин, яхт, дворцов, чтобы удовлетворить ее материальные потребности? Сообразил ли кто, в каких бы самолетах она летала, в каких отелях останавливалась бы, в каких лимузинах носилась бы по до­рогам, если бы все ограничивалось не нашими с ней скром­ными возможностями, а ее широкими материальными по­требностями?

Так вот: прожив уже сорок лет с одной женщиной, красавицей и умницей, разорившись к Рубиновой свадь­бе на скромный перстенёк с соответствующим камуш­ком, взвесив и оценив вместе пройденное и пережитое, торжественно провозглашаю: коммунизм невозможен. В принципе.

Да ведь и у мужчин потребности есть. Лично у меня есть потребность жить под пальмами на берегу лазурного моря. И ни черта не делать. Мне дворца не нужно. Я чело­век простой. Мне бы виллы хватило — семь-восемь комнат с верандами и балконами над пустынным, белого песка, пляжем. Моя скромная потребность — завтрак с шампан­ским, большие красные омары к обеду, совсем немного осетровой икорочки к ужину под «Байкальскую» водочку.

Проблема в том, что не я один такой. У других мужиков тоже есть потребности. Разнообразные и неисчерпаемые. И если все будут получать по потребностям, то кому захо­чется прозябать в малярийных болотах, мерзнуть в тундре, отбиваться от мошкары и комаров в непролазной тайге, изнывать в песках, жадно глотать соленую воду в знойной степи.

Правильно люди мыслят: знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Но в 1961 году родная Коммунистическая партия опубликовала программу, из которой следовало: не надо, граждане, прикуп знать! Не надо даже и карты брать в руки — скоро все будем жить по потребностям!

Но если так, то ведь все в Сочи бросятся. И кто после этого захочет глотать ядовитый дым Магнитогорска, рас­тить своих детей в радиоактивном Челябинске или коро­тать век в навеки отравленном Джезказгане?

Люди в те годы рвались не только в Сочи, но и в Мос­кву, в Питер, в Киев.

Но туда не пускали. В Москве (а также в Одессе и Рос­тове, в Ереване и Тбилиси, в Воронеже и Конотопе) могли жить только те, кто тут родился и вырос, кто тут всегда жил или тот, кто получил сюда назначение на работу. А так, «за здорово живешь», приехать в какой-то город и в нем жить было нельзя. Так была система устроена, что всяко­го-разного в город не пускали. Ни в какой. И из мелкого захудалого городишки в более крупный тоже не было хода.

Представим себе коммунизм. Вот город, миллионов эдак на десять народу, и каждый берет себе квартиру по потреб­ности. Каждому хочется и к центру поближе, и чтоб тихо было, и чтоб балконы на солнечную сторону. И еще много всего хочется. Вы представляете, что будет, когда каждый начнет свои потребности удовлетворять? А если туда же ри­нутся обитатели дальних и ближних окрестностей?

И вот наша родная Коммунистическая партия опубли­ковала программу своей деятельности и устройства нашей грядущей жизни: будем жить по потребностям!

Если бы эту программу попытались осуществить, то десятки миллионов людей рванули бы туда, где лучше, оставляя волкам и лисам Братск и Абакан, Магадан и Тай­шет, Усть-Илим и Находку.

Жить там, где не хочется, нас заставляет нужда. Она же, злодейка, заставляет еще и заниматься тем, чем при первой возможности никто добровольно заниматься бы не стал. Ради необходимости нам надо вставать в три или в пять утра, а ложиться — за полночь. Ради жестокой необходимости люди вынуждены выполнять тяже­лую, нудную, грязную, неблагодарную, унизительную и опасную работу: таскать мешки с цементом и мыть общественные сортиры, дышать асбестовой пылью, дро­бить скалы в урановых рудниках, уносить чужие объ­едки в ресторанах, чистить канализационные трубы и рыть могилы на кладбище. А вы когда-нибудь быва­ли на бойне, на скотном дворе, на свалке радиоактив­ных отходов, в крематории, в сталеплавильном цеху? Да что там свалка. На обыкновенной лесопилке визгу столько, что к вечеру в голове звенит. А на прядильной фабрике — пыль и грохот. Если все будут получать по потребностям, если нужда не будет гнать людей на Новую Землю и Шпицберген, в Анадырь и Барабані, то кто же бу­дет вкалывать там, где не хочется? Кто будет за нами хлев чистить? Да если бы у меня (и у моей Татьяночки) было всего по потребностям, стал бы я эту книжку писать? У меня на это нудное изматывающее занятия нет ни здо­ровья, ни нервов. Мне отдыхать и лечиться предписано.