Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики

На самолетах имелись специальные воздухозаборники, которые устанавливались вместо стартовых ускорителей на оба борта фюзеляжа. В заборниках — материал вроде ватина — радиоактивная проба на нем оседала. Вот как самолет подкатывается к стоянке, мы, техники, и еще двое ученых из НИИ уже наготове — перегружаем этот самый ватин в специальные контейнеры. Контейнеры по форме и объему похожи на двухпудовую гирю, герметичные, сверху — крышка с рым-болтом, и очень они тяжелые, думаю — свинцовые. Свинец против радиации самый стойкий.

Дозиметристы для контроля замеры делали. Сначала замеряли самолет, потом — самих летчиков. Сделают им замер, и они — срочно мыться! Для мытья недалеко разбили три палатки — что-то вроде походной бани или дезактивационного пункта. Они помоются и снова на замер. Если прибор много выдает, снова — мыться. И так, бывало, несколько раз.

Для нас, техников, меры предосторожности такие… Работали мы в химкоплектах, противогазах. У тех ученых из НИИ перчатки были особенные, напыленные свинцом, а у нас таких не было — обычные перчатки.

Перегружали быстро. Но все равно нас подгоняли. Вот грузим, а дозиметристы нервничают: «23 рентгена! Давайте быстрее!» Мы — быстрее. Дозиметристы снова глядят на прибор: «Еще быстрее!»

Место перегрузки мы закрывали самолетными чехлами — чтобы «грязь» ветром не разносило. А на Новой Земле штиль — большая редкость, и дует всегда. Поэтому чехлы не всякий раз и помогали. Однажды сквозняком маленький лепесточек того самого «ватина» оторвало, он полетел. Только и чиркнул по маске моего противогаза, а дозиметрист померил, сказал — 700 тысяч единиц распада!

После перегрузки мы, техники, тоже помывку проходили. Случалось, и по нескольку раз. Нижнее белье — долой! Новое приготовлено, а старое уже не надевали. Но все равно радиоактивной «грязи» все нахватали с избытком. Рентгены больше всех, думаю, навредили летчикам — радиация самолет насквозь прошивает. Чем от нее защититься?! Это свинец радиацию гасит, а какой на самолете может быть свинец?! Он тяжелый. На самолете — алюминий. Если есть броня, так ее немного — чтобы уберечь пилота от пуль истребителя или зенитных осколков.

Что может странным показаться, но разговоров о последствиях никто не заводил. Только однажды ко мне летчик подошел с вопросом. Наверное, полагал, что я к дозиметристами ближе и потому больше знаю:

— Саша, это опасно?

Я ему, как есть:

— Опасно.

— Я так и знал — тихо, спокойно так сказал.

И все!

Радиацию не отмоешь

Что еще важно. После испытаний на Новой Земле, наши самолеты обследовались и дорабатывались на заводе № 30 КБ Илюшина. Для этого мы свои «Илы» с Севера перегоняли в Москву. Думаю, специалисты колдовали над тем, как экипаж от радиации защитить. Признаться, и меня тоже мысль донимала, ведь в полете летчики дышат, по сути, тем же воздухом, что и за бортом, и если им сквозь радиоактивное облако лететь, нужно, чтобы воздух подавался чистый, например, из баллонов, через кислородную маску.

В 1958-м тройку наших «новоземельских» Ил-28 заменили новыми машинами. Со старых радиацию уже ничем смыть не могли. За новыми самолетами я в числе прочих в командировку летал, в Крым. Когда на подмосковном заводе Илюшина и в НИИ города Жуковский бывал, случилось видеть генерал-лейтенанта Лемешко и разговаривать с вице- адмиралом Вощининым, случайно, конечно (А.Н. Вощинин и П.Н. Лемешко — заместители начальника 6-го управления ВМФ в период 1954–1969 гг. — Прим. О.Х). Вице-адмирал — чин высокий, а я — младший офицер, и все у нас было не по команде, конечно, а в неформальной обстановке. Он меня расспрашивал о Новой Земле, и говорил, мол, Родина вас не забудет.

Что-то плохо вспоминает нас Родина. Это ведь чудо, что я выжил. И чудом, можно сказать, демобилизовался — в 27 лет! Неладное со здоровьем началось у меня в 1958-м. С тех пор и болею кучей болезней, и без конца. Не мог я уже по воинской специальности работать — боли мучили, слабость, голова кружилась — на стремянке едва держался. Ну какой из меня работник? А куда со службы уйдешь? По закону, должен еще трубить и трубить. Первое время никто и слышать не хотел о моей демобилизации. Даже среди военных о радиации тогда толком мало что знали, хотя и догадывались, как она людей губит. Указаний насчет увольнения пострадавших от лучевой болезни — никаких! Как тут быть?! Все же вошли в мое положение — уволили в запас, якобы по сокращению штатов. По приказу Главкома ВМФ с 31 марта 1961 года я на «гражданке».

Командиров у нашей новоземельской эскадрильи было несколько, и менялись они чуть ли не каждый год — капитан Трушин, майор Шиндялов, подполковник Тур. Сослуживцев своих, из первых экипажей Ил-28, я в лицо еще помню, а по фамилиям далеко не всех. Летчика Юру Галяна, штурмана Женю Сахарова, техника Колю Норкина вспоминаю.

Их, наверняка, и в живых-то уж нет.

Сергей Герасимович Минушкин был призван во флот осенью 1955-го из Тулы. По окончании кронштадтской школы подплава его направили служить на Север, и в мае