Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики

Возможно, такие две детали позволят уточнить время странного заболевания на Рыбачьем. Первое. Когда мы лежали в казарме, радио передавало сообщение о запуске в космос спутника с собакой Лайкой. И второе. Пока я лежал в лазарете, ЗИС мой вконец доломали молодые водители, и мне после болезни пришлось начинать с ремонта. Починил я машину к Дню артиллериста и повез семьи наших офицеров в гарнизон Озерки — на концерт артистов Архангельского окружного дома офицеров. А День артиллериста, кажется, принято отмечать во второй декаде ноября.

Из армии я демобилизовался в июле 1958 года, и в октябре 1959-го поехал в отпуск на юг, в Рустави. И вот в Москве в ожидании поезда решил сходить на ВДНХ и там, в павильоне «Космонавтика», неожиданно встретил бывшего своего начальника штаба — майора Свиряева. Мы так обрадовались, увидев друг друга, обнялись как братья! Оказалось, он тоже уволился в запас, уехал с Севера в город Энгельс, устроился там кадровиком на одном из предприятий.

Мы нашли местечко, где можно было выпить пива, не скрою, немного добавили «наполнителя», и потом что-то около часа беседовали, вспоминали свою службу. Вот тогда майор Свиряев и раскрыл мне причину того странного недомогания всего нашего батальона — им, офицерам, об этом сказали в том же 1957-м, но распространяться на эту тему нельзя было. Оказывается, на полуостров Рыбачий какими- то ветрами принесло радиоактивное облако с Новой Земли, где испытывали атомную бомбу. Оно и «накрыло» полуостров.

Архангельский моряк Юрий Васильевич Агафонов, матрос лихтера «Вига», был одним из тех, кто, будучи в рейсе, «случайно» попал под радиоактивное облако, рожденное одним из взрывов на Новой Земле. О пагубности радиации тогда знали мало и опасности последствий всего творимого на полигоне не ведали, и потом жили и умирали в муках, не ведая от чего. А Юрий Васильевич знал, точнее, узнал в конце своей жизни.

С ним мы познакомились в октябре 1992-го. К этому времени о взрывах на Новой Земле уже писали в открытой печати. В архангельской газете «Волна» я прочел его полное человеческого отчаяния письмо. Тогда я написал ему, он ответил, и более двух лет мы поддерживали переписку. Последнее письмо он прислал мне в феврале 1995-го. В конце его была приписка: «Со следующей недели я должен находиться в Институте физиологии. Ну и, значит, мне плохо». К сожалению, не знаю, как дальше сложилась судьба Юрия Васильевича. Но о нем помню, и передаю его рассказ.

— В 1957 году я поступил в Архангельскую мореходную школу, нас сразу до сентября отправили проходить морскую практику на учебном судне «Каховский». В Северном морском пароходстве было плохо с кадрами, и курсантам, которым исполнилось восемнадцать, предложили поработать. Так после практики я попал на лихтер «Вига». Судно было загружено, и 14 октября мы вышли к Новой Земле под буксировкой парохода «Геркулес».

Через двое суток подошли к архипелагу. Навигационные карты были секретными. Пункт назначения, сказали, бухта Черная. На входе в нее нас встретил военный катер. В бухту шли за ним в кильватер. Штурманы говорили, что все вокруг заминировано.

Бухта Черная отвечает своему названию. Угрюмые, как бы оплавленные, скалы и сопки. Воздух был наполнен какими-то химическими запахами, было трудно дышать. Матросы отказались выходить на швартовку. Их уговорили, объяснив, что это запах после дезактивации и дегазации. Пришвартовались к сгоревшему, разбитому эсминцу у берега. Выгрузили лес-кругляк в воду.

На лихтер приходил офицер-артиллерист, капитан, просил водки. Глаза ненормальные, возбужденные, пытался объяснить что-то страшное для него. Отдал ему что было — две бутылки.

В остальном рейс проходил нормально. Вернулись в Архангельск.

Второго ноября 1957-го снова вышли на буксире у «Геркулеса» на Новую Землю. Была низкая облачность, волнение 2–3 балла. Где-то в 50 милях от губы Белушья, вероятно, после оповещения, резко сменили курс на юго-восток.

Нас, курсантов, было двое. Капитан Луговский отправил нас в кубрик и не велел выходить на палубу. На вопрос «почему», ответил — «военные балуются». Позже мы услышали ужасный грохот. Судно как бы ударилось о стенку причала, пошла вибрация, бросило в сторону, другую. Мы с товарищем поднялись-таки на палубу.

Волны взбесились, лезли одна на другую, обрушивались на 90-метровый лихтер, полностью его накрывая. На палубе было закреплено двенадцать автомашин. Все они были раздавлены волнами!

В этот день было относительно тепло, а на следующий на нас неожиданно обрушился мороз — 28 градусов. Все покрылось слоем льда. Скалывать его было бесполезно и небезопасно.

Только 8 ноября стало тихо. Мы были в суточном переходе от Белушьей губы. На подходе к ней нас уже ждали два военных спасателя. Однако в поселок мы не заходили, а прошли в Рогачево. Встали к понтону.

Ни домов под сопкой, ничего, только дорога в Белушье и КПП. На льду и берегу валялись песцы, но брать их запрещалось. Дальше причала — никуда!