Кузьма Алексеев

Жизнь села в крепкий узел связана устоявшимися традициями. Через родовые правила и обычаи не перешагнешь. А в селе все до единого родные, все друг другу сватья-кумовья, сестры-братья, свояки-свояченицы, тести-тещи, тетушки-дядюшки — сродники близкие и дальние. Поди, не посчитайся с ними! И человек, вознамерившийся совершить что-либо, сразу ощущал себя малым ребенком, забредшим в прибрежные заросли Сережи, где густо переплелись ветви кустарников и деревьев. Нет дороги ни вперед, ни назад. Таковы сельские обычаи, опутавшие каждого сеськинца с рождения до самой смерти.

Кроме этого, свободу действий каждого сельчанина ограничивала и местная власть. Разгневаешь старосту Максима Москунина — беги от него без оглядки. Петр Симеонов, бургомистр, живым тебя слопает. Сотник Ефим Иванов, которого за глаза зовут Бородавкой, живо замахнется на тебя кнутом. Да и не только власть, но и простые сеськинцы, более или менее выбившиеся из нищеты, человеколюбием не отличались. Например, в характере сапожника Захара Кумакшева — презрение к людям. Он на всех посматривал, словно рост человека хотел укоротить. Да и злобы в нем было через край, только попадись к нему на язык… У кузнеца Филиппа Савельева зимой и снега не выпросишь. «Хлеб да соль, хозяин!» — скажет ему прохожий по простоте душевной. А он в ответ: «Ем да свой, а ты рядышком постой!»

Зато Кучаевы последний кусок от себя оторвут и отдадут. Казалось, открытые сердца. А глянешь поглубже, узнаешь их получше, — там, внутри, зависть живет, как зверек когтистый. А Зинаида Будулмаева, несмотря ни на что, только и мечтает чужого мужа заарканить. Да, разные сеськинцы, хотя и живут по одним законам и обычаям. Но не только характеры отличают их. Главное в другом…

Сеськино разделено на две половины: на Нижнем конце живут верующие во Христа, на Верхнем конце — те, кто по-прежнему верит в своего бога — Нишкепаза. Два порядка сельских, словно раздвоенная ива, хотя оба ствола растут от одного корня.

Христиане — в большинстве люди с достатком, дома у них крепкие. Два века живи, простоят, не сгниют. Дворы обнесены высокими дощатыми заборами, перед каждым из них растут березы или тополя. На Верхнем конце села жители богатством не отличались. Домишки и дворишки низенькие, крытые обветшалой соломой, вместо окошек — маленькие прорезанные отверстия, затянутые бычьими пузырями.

И тем не менее оба порядка справляли большие праздники совместно, как единая семья. Вот и сегодня весна звала за околицу, откуда начинались склоны горы Отяжки, покрытые свежей изумрудной травой. Простор вокруг и ширь неоглядная! Над головой небо бездонное! Тезэнь покш читнестэ мазый палясо-панарсо Сеськинась веленек лисни, весе киштезь-морсезь яксить, пултнить толбандят, алт катаить, нуримасо нурсить.12

Сегодня даже луга радостные, на них солнышко свое тепло не пожалело, щедро выплеснуло. И ни малейшего дуновения ветра. Издали на людей, собравшихся на лугу, молча глядел зеленеющий лес, заботливо прикрывая их собой от холодных ветров, так непостоянных в это время года. Вдруг да подует расшалившийся озорник и испортит праздник! А лес тут как тут — на страже.

Эхо разносило по округе песни, смех, крики. Под Отяжкой плясали и веселились девки и парни. А на притоптанной лужайке группа молодежи пристроилась катать яйца. Сколько крашеных яиц шерстяным мячиком выбьешь из ряда — все твои. Не заденешь ни одного, другой участник будет мячик бросать. И так до тех пор, пока все яйца на кону не окажутся выигранными.

Лаврентий Кучаев глядел, глядел и тоже потребовал мячик.

— Пустите, пустите старичка! — захохотали девчата и потеснились, пропуская деда Лаврентия в круг. — Может, он попадет хоть раз!

Потеха заключалась в том, что «мазил» иногда наказывали — заставляли бегать за шерстяным клубочком, который битой отбивали на другой край поляны.

Старик Лаврентий два яйца сбил: желтое и оранжевое. В это время его сын Виртян на качелях с ветерком раскачивался. Качели крепились на толстых надежных жердях. Сверху, на перекладине, привязаны вожжи, меж которыми лежала доска для сидения. Внуки Лаврентия, Семен и Помраз, за веревку раскачивали эту доску.

— Вот дурни, нашли занятие! — сердито прогремел старик в сторону сыновей и что есть силы ударил битой по мячику. Тот — бац! — и ожег Зинаиду по ноге.

— На мне женишься, дедушка! — хихикнула вдова, но увидев в толпе любопытных Агафью Савельеву, быстро спряталась за спины игроков. Жену Филиппа она побаивалась. Та не раз уже драла ее за волосы. Самого Филиппа на лугу не было, он ушел с Кумакшевым рыбачить.

Гулянье продолжалось до самого вечера. Затем молодые люди собрались перед домом Зинаиды и там продолжали играть на тростниковой дудочке, пели и плясали.

Целую пасхальную неделю стояла хорошая погода. Каждый день на улице игры, песни… Чего-чего, а веселиться эрзяне умеют.

* * *