Кузьма Алексеев

— Я, конечно, не такой богатый человек, как Лукерья Амосовна, но, тем не менее, выделяю на государственное дело столько же. Боюсь, из Кузьки Алексеева новый Емелька Пугачев выйдет …

Хвалынский обнял старика и поцеловал троекратно.

Поднялся сильный шум. Собравшиеся сбились в кучки, с жаром обсуждая происходящее. Хвалынский ловил отрывки фраз и терпеливо ждал.

— Деньги — скорлупа ореховая, еще накопим …

— Людьми надо бы помочь! По два солдата на язычника, и от них, клятых, одна пыль останется …

— А вора Перегудова повесить! От него вся губерния дрожит!!!

— Да, дороговато нам это встанет! Придётся кормить-поить, одевать-обувать солдат-то …

Рядом с Хвалынским спорили Головин и Ребиндер:

— Мало дать — зазорно, много дать — накладно, — вздыхал председатель судебной палаты.

— Не стыдно тебе, Карл Карлович? И отец твой покойный таким же скрягой был, и дедушка тоже. Дед твой еще при императрице Елизавете Петровне всю городскую казну вычерпал. Пригласили его из Неметчины подремонтировать кремль, так он вместо этого денежки к себе в карман клал.

Но Ребиндер никого не боялся.

— Ничего, выверну карманы ваши, фарисеи! — поднимаясь к себе на второй этаж, бормотал под нос Хвалынский. Полтысячи целковых он проиграл в карты, а отдавать нечем. Теперь он не каялся, что приехал в Нижний: в этом захолустье жить гораздо лучше, чем в столице. А уж денег добудет обязательно.

Он уже забыл, как его недавно грозились убить …

* * *

В Лысково Хвалынский и его войско прибыли засветло. Князь Грузинский и макарьевские монахи встретили его хлебом-солью. Солдаты цыганским табором расположились на околице села. На зеленом лугу разожгли костёр, стали варить ужин. Из Волги натаскали и нагрели воды, и вскоре на вонзенных наискосок в землю жердях затрепали выстиранные портянки и мундиры. Ржали и фыркали лошади, громко разговаривали солдаты, зато село словно замерло — ни звука, как будто всем жителям отрезали языки. Закрыты ворота, занавешены окна. На улице ни души. Только стайка ребятишек вертелась возле батальонных котлов, от которых исходил вкусный запах каши.

Сергей Трубецкой и майор Калошин обошли полсела — навстречу им попался один лишь дряхлый старичок. Спросили, слыхал ли он что-нибудь о Кузьме Алексееве. Дед, кося глаза куда-то в сторону, ответил:

— На свете много народу, Кузьмов да Алексеев не счесть. Какой вам нужон — не ведаю. Окромя Лыскова я нигде не бывал. Какой с меня спрос?

— А почему двери домов на замках, куда народ подевался, это ты знаешь, дед? — обратился к нему Трубецкой.

— По миру народ пошел, куда ему больше идти? Засушливым нонче было лето, хлебушка уродилось мало …

Офицеры оставили старика и пошли к дому Грузинского, где остановился полковник Хвалынский. Но к князю их не допустили, пришлось повернуть обратно в лагерь.

— В нужде великой, погляжу я, это Лысково потонуло. Домишки, словно озябшие курицы, нахохлились, — задумчиво сказал Трубецкой. — И мой отец с матушкой из здешнего нашего имения все соки выкачивают. Отец нас сюда и послал! Вернее, пожаловался императору, что вотчину разоряют бунтовщики… А император разрешил солдат взять на их усмирение. А кого здесь усмирять? Грузинский и другие помещики людей до нитки обобрали.

Калошин в сердцах воскликнул:

— Из князей не бывает друзей, где князь, там кнут свистит да нужда гуляет. Тьфу!

Трубецкой понимал приятеля. Совсем недавно его деревенька в восемь дворов перешла за долги богатому соседу. Сергей каялся, что приехал в Нижний, что приходится участвовать в этой сомнительной операции.

Он вошел в состав карательного батальона добровольно, потому что страстно хотел взглянуть хоть краем глаза на места, где ни разу не был, хотя здесь находились деревеньки, принадлежащие их семье. Петербургские их дворцы нужды не ведают. Отец не столько хотел наказать Кузьму Алексеева, сколько желал навести порядок в своём имении, которое перестало давать доход.

Тяжелые думы мешали Сергею уснуть. Он еле-еле дождался утра, оделся и вышел из палатки. С реки поднимался легкий туман. Чернели дорога да вершина горы, только купола монастырских церквей освещали предрассветное небо золотистыми бликами. «Хвалынский в генералы метит. А мне что надо от этой поездки? Славу душителя народа?» — обвинял себя Трубецкой, ходя по берегу взад-вперед. В конце концов он решил, что сегодня же уедет в Петербург.

Хвалынский удерживать его не стал, сказал, что ломать судьбу молодого князя не имеет права. Полковник прекрасно знал: Куракин, министр внутренних дел, под чьей властной рукой он сам находится, Трубецким приходится близким родственником. Родион Петрович об одном лишь думал: как выполнить императорский приказ. Конечно, прав молодой Трубецкой, лучше быть подальше от этой не делающей чести миссии — душить народ. Но кому-то в государстве надо делать и черную работу! Что ж, он, Родион Хвалынский, честно исполнит свой воинский долг, возьмет грех на душу, раз того требует государь…

* * *

Восток уже заалел, когда в Медвежий овраг заявились двое конных. Под дремлющими древними соснами полыхали костры. Один из всадников громко крикнул: