Кузьма Чорный. Уроки творчества

«Уже дойдя до конца стены, человек заметил, что следом за ним, осторожно, как бы крадутся еще люди. Их было двое. Один, так, посредине стены, другой в на­чале ее. Ну что ж, человек сделал вид, что пришел сюда из теплушки по нужде. Но увидел, что и тот, кто был ближе к нему, остановился. А потом и второй. Если средний боялся переднего, то задний боялся обоих — он видел перед собой двух человек».

А вот что случилось с людьми в «Млечном Пути», когда они заметили, что к «их» быку подходят еще двое. «Их внимание уже повернуто туда. Хотя они так и не успели познакомиться, но словно уже хорошо знакомы. Они уже как заговорщики, которые вместе, плечом к плечу, должны защищаться от каких-то незнакомцев, которые оказались так близко здесь. Именно этот перелом был в их торопливо встретившихся гла­зах, после чего уже спокойней они глядели друг на друга. Каждый из них уже видел в другом единомыш­ленника, и черты человечности и дружелюбия сгоняли с их лиц черты звериного страха».

В «Отечестве» всего лишь точная психологическая подробность человеческого поведения. В «Млечном Пу­ти» — раздумье над этим поведением, над человеческой натурой, стремление идти в глубину, искать не только оттенки человеческого поведения, но и корни их. И го­речь, которой не было раньше, потому что время такое настало. Ибо истлевшие в земле латиняне получили такое блестящее оправдание своей поговорке: «человек человеку волк».

Но что случилось дальше, когда появилась вто­рая пара человеческих существ?.. «Что это были за люди? Один из них был совсем молодой... Следы пере­житого лежали на его лице. Не то чтобы морщины старости исказили его молодость. Но подобная печать бывает на лицах только тех, кто перенес нестерпимые страдания и убедился в том, что все привычное и не­интересное, даже опостылевшее, может стать вдруг для человека большим счастьем и радостью. Какая-то углубленность в самого себя была в нем... Была и еще одна черта у этого человека. Какое-то легкое удивле­ние. Казалось, он все еще не может опомниться от какого-то неожиданного счастья и все еще переживает радость...»

Достаточно вспомнить, что это бывший красноарме­ец, бывший студент, который вырвался из немецкого плена, и тогда этот философски обобщенный портрет человека наполнится самой реальной конкретностью. Но автору такая конкретность вначале не нужна. По­тому что исчезнет загадочность, напряжение, читатель­ское раздумье, приглядывание. Для автора важней пока что пробудить ощущение, что за каждым челове­ком — «целый мир».

Последний из четырех людей, которые сошлись по­близости от быка,— это немец-дезертир, солдат. Он бе­жит от войны, от партизан, от сожженной его же арми­ей земли, бежит обратно в Германию, чтобы в по­следний раз, даже если ему угрожает расстрел, увидеть свою дочь Гертруду. Самое выразительное, что бросается в глаза при первом взгляде на него,— «равнодушие, неподвижность, усталость, разочарование», «Однако и в нем тлело какое-то чувство, какая-то мука. Может, это голод, может, холод, может, боль какая-то или придавленная грусть и разочарование. Без всякой веры был этот человек. И это безверие и было тем жаром, что где-то еще тлел в его душе. Мука от того, что нет веры. Может, ему еще и суждено было стать на путь поисков веры. Если так, то холод его лица мог быть явлением временным и никак не определял его натуру».

Отрицательное вообще качество — равнодушие, ра­зочарование — здесь оказывается чем-то положитель­ным. Фанатик готов стать человеком. И на этом пути «жаром души» его делается холод, безверие — как от­рицание недавнего бездумного и экзальтированного по­клонения «фюреру», фашистским «знакам веры».

Вот она — диалектичность чорновского анализа че­ловеческой психологии, «натуры».

И даже не имеет значения то, что этот конкретный человек, этот немец, солдат так и не станет «на путь поисков новой веры», достойной человека, а не авто­мата. Но К. Чорный считает нужным увидеть и пока­зать в суровом и жестоком 1943 году такую возмож­ность. Потому что она всегда существует в самом че­ловеке, в какой бы «винтик» его ни превращали (в обычный или «нержавеющий»).

Перед нами, когда мы только знакомимся с персо­нажами романа,— замученные голодом, продолжи­тельным страхом, страданиями человеческие суще­ства. Потом мы начинаем замечать различия, оттенки в их поведении, даже когда, кажется, одно и то же все сильнее кричит в них — голод.