Кузьма Минин

– А у нас, – вновь заговорил Родион, – воевода нижегородский дурит. Зверь зверем стал. Царские приказы выполняет. Ловит беглецов, порет, сажает в клети, гонит с приставами в вотчины… Всех ополченцев перебрал. Все оказались провинившимися. И Нефеда было начал теснить, налогами облагать. Жаловался в Москву Нефед. Заступились. Охлопков да Марков – первые люди теперь у нас. В опале наш Нижний Новеград ныне.

– Как живут Минины-то?

Мосеев махнул рукой с усмешкой:

– Сказать правду – ни то ни се. Скудно. Что в думном-то дворянстве! Слава одна. Вчера Семеновна челобитную подала… Хочет продать дом да свою лавку сдать, что на посадской земле.

– А Богородское? Ему дали вотчину?

– Разграбленное место. И не мог Кузьма ярмить и холопить людей… Не его то дело. Не природный вотчинник. Где ему? Мотался по службе между Москвой и Нижним. О себе и подумать было некогда. Бил челом о своих же мужиках, чтоб им волю дать. Вот тебе и думное дворянство. Пустое! Так себе живут, бедно. У Марфы займуют деньги то и дело.

Вошла хозяйка. Собрала на стол. Угощали Гаврилку медом, ухой, телятиной (хотя попами и запрещалось ее есть), а также сладким яблочным тестом.

Во время еды Марфа Борисовна глаз не поднимала на Гаврилку. Он даже стал побаиваться, как бы Родион чего не подумал.

– Ну, а ты ноне что делаешь? – спросил Гаврилка Мосеева.

Тот рассмеялся.

– Купцом стал. Гнездо заняли мы в Гостином дворе. Скобяным товаром всяким промышляю. А она мне помогает, боярыня-то.

Марфа Борисовна покраснела.

– Теперь только и торговать. – Все вздохнули. – По Волге ходим до Казани и ниже, не опасаясь. И хлеб везут и зерно, и всё без задержки… Спасибо Кузьме Миничу! Всё он! Живем теперь хорошо!

Опять на дворе залаяла собака, остервенело набросившись на кого-то. Родион вскочил из-за стола, побежал на волю.

Гаврилке только того и надо было. Поднялся и крепко прижал к груди слегка сопротивлявшуюся Марфу:

– Милая!.. Прощай!..

Собака перестала лаять. Слышались окрики на нее Родиона.

– Как же это ты так? – обиженно спросил Гаврилка.

– Сказали мне, будто убит ты… Одной жить стало трудно… Запозорили. Без мужа! Иди в монастырь!

– Не судьба, стало быть! Дорогое солнышко мое!

– Что ты! Увидит! – испуганно оттолкнула она от себя Гаврилку.

Послышались шаги Родиона.

– Кто это там? – спросила мужа как ни в чем не бывало Марфа.

– Староста опять. Облаву будем делать на беглых. Арзамасские бобыли в Керженские леса качнулись… С собаками придется… Так не найдешь. Вот, ей-богу, люди! И чего им надо!

Гаврилка насторожился:

– Ой, Родион! – сказал он, укоризненно покачав головой. – От тебя ли слышу?

– А что поделаешь?! Против царя не пойдешь! Строго у нас. Не то уж стало на посаде, что в те поры было. Той вольницы уж нет…

– Стало быть, лови и меня и в цепи сажай. Я тоже беглый… – дерзко произнес Гаврилка, вскочив со скамьи. – Ну, чего же ты! Хватай! Самовольный я человек!

– Садись! Буде шуметь! – дернул его за рукав Мосеев, смутившись. – Никто не знает тебя тут. Не здешний ты. Дыши вольно.

Марфа Борисовна посмотрела на Гаврилку сочувственно. Она узнала его, смелого, прямого, дерзкого. Она его любила такого. Она поняла и то, что он зол теперь на Родиона, потому и волнуется. Она готова была защищать его. Но ведь Родион и не нападал. Гаврилка притих, сел за стол и в грустном раздумье опустил голову.

– Забыл ты Кузьму Минича, Родя. Негоже так-то! А я… после ополчения нигде места себе не нахожу. Всё не по мне. Вот и ты тоже… помнишь, как бегал по городам? А теперь… Нет, не покорюсь я помещикам… Пускай в степи с голоду сдохну, а не покорюсь! На низа, на Дон, может, уйду, а может, и нет… Не знаю.

Гаврилка сел за стол.

– У нас на Дону, в станице, слух был, будто Минин и к царю не ходил звать его на престол, как другие.

– Не ходил, точно, Гаврилушка, не ходил… Другого нижегородского старосту послали… Маркова да Савву протопопа… а его не выбрали. Воевода отставил.

– И грамоту царю будто не подписывал…

– И это как есть!.. Не подписывал, Гаврилушка… Сам укрылся!

Мосеев стал слишком вежлив и ласков с Гаврилкой. Виновато улыбался.

– Стало быть, казаки поминают Кузьму Минича?

– Помянули, да поздно… – печально покачал головою парень. – Дай, господи, ему во граде небесном так же служить сироте-народу, как здесь он служил! Хотя ныне и царь-государь, а мы как были, так и остались. Дай, господи, чтобы пришло и наше времечко!

Гаврилка широко перекрестился. В глазах его навернулись слезы.

Опять наступило молчанье.

– Ну, а Пахомов где?

– Утек куда-то с Натальей… Женился он на ней. Не то в Архангельск ушли, не то в Сибирь. И старик Буянов с ними. Не захотели нашему воеводе покориться да новому старосте нашему, Охлопкову. Гордые ведь они, знаешь, норовистые. Ушли все трое. Да многие тут разбежались… Кто в леса, кто на низа. Ну, а ты что думаешь делать? Оставайся у нас!.. Обелим тебя, к посадским припишем, женишься, торговлишку заведешь. Да и в пушкари возьмут. Народ нужен: