Кузьма Минин

Кузьма понял Пожарского. Он слыхал и раньше, что князь держит сторону Голицыных и что он был бы рад тому, если бы трон достался Василию Васильевичу.

Минин заметил: рано думать о царях! Впереди и без того много дел.

* * *

Присутствуя на устроенном для него пиршестве, Пожарский думал об одном: как бы поскорее уйти из воеводских хором; вина не пил; на заздравные чарки отвечал вежливым поклоном, осматривая всех ласковым, располагающим к нему взглядом.

Целый вечер за ним ухаживал воевода. Он оказывал ему всякие знаки уважения, а захмелев, увел его в одну из пустых горниц и неожиданно начал разговор о Минине. Заговорил о нем как о человеке опасном, с которым князь должен быть осторожен. Он изобразил Кузьму хитрым, ловким, своекорыстным, склоняющим народ к бунту, восстанавливающим его, подобно Болотникову, против бояр и вотчинников. Но этот еще, пожалуй, опаснее Болотникова Ивашки: им руководит честолюбие, жажда наживы и власти. На него уже и посадские жалуются: под видом сбора на ополчение дерет налоги с живых и мертвых… Монастыри вздумал обирать… Не в свои сани мужик залез. Красными словами народ заворожил.

– Народу верить нельзя! Ненавидит нас, князей, народ, – бубнил в ухо Пожарскому Звенигородский.

Биркин шепнул Пожарскому:

– Видел за столом вдову? Красивая баба? Сбил и ее. Подослал к ней смазливого холопа. Не устояла! Им того и надо было. Деньги у нее обобрали. Казну накопил Куземка невиданную. И тою казною подкупает беглых. Тем только и привлек их на свою сторону. На наши же деньги – и против нас! Вот он какой!

Воевода, охмелев, плачущим голосом воскликнул:

– Князь! Опомнись! С кем ты связался! Не срами родителей! Не достоин он тебя!

– Погибаем вить мы от них… – поддержал воеводу Биркин. – Теснят они нас, купчишки и мужики здешние.

– Вы хотите учить меня! Не считаете ли вы меня отечеством ниже вас? Не думаете ли вы, что без вдовьих денег мы и ополчения не собрали бы?! – вспылил Пожарский.

– Что ты, что ты, князюшка! С чего ты это взял?! – ответил Биркин, поднявшись со скамьи. – Воитель я такой же, как и ты!.. – стукнул он себя кулаком по груди.

Звенигородский побагровел, оттопырил губы:

– А я такой же, как и ты. Но, может быть, и повыше. Мой предок – князь Мстислав! – промычал он себе в бороду.

Пожарский, с трудом подавляя гнев, укоризненно покачал головою:

– Не спесивьтесь, друзья! Иван Третий, выведя из новгородской земли толпу таких спесивцев, отдал их имения не только крестьянам, но даже холопам, и стали черные люди такими же, как и мы с вами, князьями. Борис – царь также из холопей, сделал боярским сыном мужика Филатова. Будущий царь может и нас лишить чести, а неведомую чернь возвести в сан… Чванство – не ум, а недоумие: не понизился я, сойдясь с разумным человеком, но повысился.

Эти слова Пожарского поразили нижегородского воеводу. До сих пор он слыл закоренелым местником. Кому на Руси не была известна его нескончаемая тяжба о чести с князьями Лыковыми? Теперь же он кичится, что сошелся с мужиком.

Может быть, ищет опоры в народе, желая сам пролезть на престол?

«Не отравить ли нам Пожарского? – вертелось в голове Биркина. – Избавиться от людей, которых поддерживает простой народ, можно только ядом или ножом наемного убийцы. Какие цари и властелины не прибегали к этому?!»

Пожарский держал себя с подобающим достоинством.

– Жалкий глупец либо малое неразумное дитя могут кичиться родословием, потеряв государство, – усмехнулся он. – Изгоним врага, явим храбрость, подумаем и о роде. Получить княжеское звание легче, нежели заставить людей уважать его. Много дано – много и спросится.

Князь Звенигородский с неожиданным для самого себя восхищением взглянул на молодого красивого гостя, рассуждавшего просто, по-юношески горячо и убежденно. Голубая шелковая рубашка князя, чистые выхоленные руки, новенькие сафьяновые сапоги – все это было необычайно в эти тревожные дни. В последнее время князья опустились, ходили грязные, немытые, обросшие волосами и злые на все и всех, особенно на крестьян.

Лицо молодого князя дышало задором, самоуверенностью и добродушием.

«Отравить или нет?» – бродило в голове Биркина.

«Не жилец на белом свете сей красавец», – пытался утешить себя Звенигородский.

* * *

В доме Минина жизнь шла своим чередом. Гаврилка поздно вечером привел десять человек ветлужан. Они побили какого-то дворянина, назвавшего ополченских сборщиков ворами.

Минин рассердился на ветлужан.

– Не поддавайтесь соблазну! Не время ссорам! Только на своей земле, когда прогоните ляхов, сможете с божьей помощью возвысить голос… и добиться желаемого.

Но едва уладилось одно, как в горницу ввалилась толпа богомольцев Никольской церкви, недовольных сбором одной пятой с их имущества. Не хотят платить.

– Не вы ли сами хозяева? – спросил их Минин, Добродушно улыбнувшись. – Не вы ли тот приговор дали и богу клялись?

– Мы.

– Так не скупитесь же! – укоризненно покачал головой Кузьма. – Враг рядом. Он пожжет и разорит храмы. Не избежать в те поры вам ада, коли оставите домы божии беззащитными ради токмо своей скупости.