Кузнечик

К деду Тимку не пустили. Странные мальчишки, изображавшие из себя взрослых воев, перетащили искорёженное тело под корни вывороченного дерева, прикрыли лапником с тёрном, а сверху ещё и здоровенной корягой придавили. Молодой красивый парень, в своей кольчуге похожий на царевича из сказки, про которого рассказывал отец, держал Тимофея на коленях, что-то ему говорил, утешал, о чем-то расспрашивал. Как зовут, откуда шли, куда направлялись… Да какое теперь это имеет значение, дед-то умер?.. Не знал Тимка, куда шли, и куда теперь идти, он тоже не знал. Мальчишка отвечал, не особо вникая в вопросы и не задумываясь над ответами, просто смотрел на работающих отроков.

Все они казались чем-то похожими друг на друга, в одинаковых, плохо подогнанных кольчугах. Но Тимофей, выросший в мастерских, разницу углядел сразу. Вот тот, невысокий и гибкий, у них за мастера, сразу видно. Он даже не командовал, не распоряжался, просто негромко говорил, и для остальных этого было довольно. Так всегда говорит человек, которого уважают и чьё слово для остальных – закон, что превыше всего. Рыжий, что копошился возле убитого кабана, и другой, похожий на парня, к которому сейчас прижимался мальчик, вели себя как подмастерья: что делать, знали сами, не суетились понапрасну. Видно, что люди понимающие, Тимка и сам так пытался вести себя в дедовой мастерской, и когда мастера это замечали, гордился немеряно. Оставшиеся двое более походили на учеников, которых в первый раз приставили к делу. Постоянные вопросы к «мастеру» и «подмастерьям» выдавали их неопытность, а готовность взяться за любое дело говорила, что мастера из них получатся. Дед постоянно обсуждал с ним учеников, так что Тимка такие различия замечал, даже и не думая о том.

Когда изломанного, покорёженного деда положили на лапник, Тимка только тогда и осознал: он остался один-одинешенек на свете. В глазах защипало, и почему-то всё поплыло. Он поднял взгляд на стоящего рядом с ним отрока, и было в этом взгляде столько боли скулящего, потерянного щенка, что мальчишке-воину просто захотелось прижать к себе дрожащего пацанёнка.

– Не боись. С нами пойдешь.

Дорогу через лес Тимка почти не запомнил. Дождь хоть и стих, но низкие облака почти без остатка выпивали последние лучи вечернего солнца, неохотно роняя на землю остатки пасмурного света. Выросший в большом селище мальчишка проводил почти всё своё время в мастерских, и даже в погожий день он не часто уходил далеко от слободы, в которой жили они с дедом. А сумеречный лес и вовсе показался… Нет, не злым – страха Тимка не чувствовал – скорее, недобрым, наблюдающим за мальчишками настороженным взором. Молодые воины, которые забрали Тимофея с собой, то и дело останавливались, спешивались, присматриваясь к следам. Иные места, наоборот, проходили быстро, стараясь поскорее проскочить неуютную чащобу.

Вспомнились рассказы, которыми слободские мальчишки пугали друг друга у летних ночных костров. О леших и русалках, о нежити болотной, о волках-оборотнях. Но чаще всего о жуткой ведьме, что живёт за болотом, и вход в земли которой чужакам заказан. Может, из-за неё, этой колдуньи, даже совсем молодым отрокам на этой стороне болота приходилось носить на себе тяжёлый доспех из холодного железа? Тимка зябко поёжился и постарался сильнее вжаться в спину Елисея, крепко ухватившись за его пояс.

К крепости подъехали уже затемно. Длинные тени стен, сталкиваясь между собой, поднимались недостроенными громадами башен, окутанных призрачным туманом. Тимке невольно вспомнились сказки, что рассказывал отец. Мальчик вздохнул: раз неподалеку живёт страшная волхва, а по болоту шастают мальчишки в доспехах, то и жить они должны, наверное, в крепости. Ну, не в землянках же?

Обогнув тяжело шумящее в темноте водяное колесо, дозор направился к воротам. Тимка поёрзал на крупе Елисеева коня и, осторожно выглянув из-за спины молодого воина, невольно вздрогнул: воротная башня напоминала увенчанную шлемом голову великана, что торчала на самом берегу острова. Длинный язык мостков, протянувшийся через реку, казалось, сейчас затащит ступивших на него отроков с лошадьми в тёмную пасть ворот. Сверху что-то прокричали. Дозор остановился. Тимофей поднял голову и заглянул в тёмные провалы глаз великана.

– Наряд разведчиков вернулся из дозора. Старший урядник Яков, – отозвался командир.

В башне что-то грохнуло, заскрипело, и… Ночной морок рассеялся. Глаза великана оборотились бойницами, жадный язык – крепкими мостками, а пасть – воротами, перекрывающими проход в глубину рубленной из толстых брёвен башни.

Тимка опять спрятался за спину отрока. Ему вдруг стало невыносимо стыдно: это ж надо было так перепугаться крепостных ворот, до мурашек по спине. И деда на кабана в лесу бросил, поддавшись на его истошный крик: «Беги!» Вот и сейчас испугался, что там, в башне увидели его насмерть перепуганную физиономию. Мальчик вздохнул и, утерев глаза рукавом, попытался успокоиться.