Кузнечики [=Саранча]

г-жа Петрович: Послушай, детка. Мне семьдесят шесть лет. И я — твоя мать. Ты не имеешь права так себя вести.

Жанна: Знаю, мама. Извини.

Жанна искренно сожалеет об этом.

г-жа Петрович: Ты такая дикая.

Жанна: Я знаю.

Мать и дочь смотрят друг на друга. Разве что не плачут. Обе.

г-жа Петрович: Поэтому тебя муж и бросил.

Жанну как будто кто-то ударил обухом по голове. Ей нужно время, чтобы осознать это. Затем она абсолютно хладнокровно говорит.

Жанна: Уходи отсюда. Немедленно уходи.

Петрович оскорблено поднимает свой огромный чемодан. Жанна и не собирается ей помогать. Она даже не кричит. Она невероятно спокойна.

Жанна: Уходи из моего дома и больше никогда не приезжай. Я не хочу больше никогда тебя слышать. Никогда.

Петрович уходит, волоча за собой чемодан. Жанна не двигается. Затем слышится какой-то шум. Несколько ударов чемодана о ступеньки и тупой звук ударов старческого тела о бетон. Мама Жанны издает тихий стон. Затем замолкает. Жанна ждет, но больше ничего не слышно. Затем она в панике срывается с места.

Жанна: Мама! Мама!!!

Жанна с криком выбегает из квартиры.

Жанна: Мама!!!

Затемнение

XI

Кухня в квартире Игнятович. За столом товарищ академик и товарищ кандидат. Стол не накрыт. Два человека, два друга по студенческим годам. Один стал кем-то, другой не стал никем, но ужасно хочет кем-нибудь стать, прежде, чем умрет. Алегра сидит у противоположной стены и пристально смотрит на них.

Игнятович: Даже не знаю, чем тебя угостить.

Симич: Я ничего не хочу, спасибо.

Игнятович: Дада не любит, когда я вожусь на кухне.

Симич: Я же сказал, что ничего не буду.

Игнятович: Сделать тебе чаю?

Алегра: Мама сказала, что трогать ничего нельзя.

Игнятович: Хорошо, но чай я могу сделать?

Алегра: Мама же сказала.

Игнятович: Хорошо, дорогая. Дедушка знает.

Симич: Я вообще-то не пью чай.

Игнятович: Да и я тоже. Потом постоянно будет хотеться писать.

Игнятович вырос в деревне. А Симич — в городе. Первый относится очень просто к тому, о чем другому стыдно даже говорить.

Игнятович: Ну, так скажи, что ты хотел. А потом Милан отвезет тебя…

Симич: А, нет. Не надо. Я пойду пешком.

Игнятович: Пешком! Под таким дождем?

Симич: Я не сахарный.

Игнятович: Ладно, если не хочешь.

Они замолкают. Один думает, с чего начать, другой ждет, когда тот начнет. Но первый никак не начинает. Это молчание длится какое-то время. Игнятович, прямой как всегда, теряет терпение.

Игнятович: Слушай, Милисав, я тебя не тороплю, но мы же не можем вот так сидеть целый день! Давай, брат, скажи, чего ты хотел?

Симич: А, да. Да. Слушай. Я о своей кандидатуре.

Игнятович: А, ты об этом? Что же ты сразу не сказал? Я, бог знает, что подумал… Послушай, я уже тебе сказал, это пропащее дело. Я имею в виду, в этом году. Следующим летом… я ничего не говорю, можешь снова попробовать. Только… откровенно тебе говорю, я не верю.

Симич: Но почему? Почему?

Игнятович: Милисав, я тебе говорю, это же не просто кучка горожан. Это же элита этой страны. Самые умные люди. Это верховная комиссия.

Симичу стыдно, что его другу не стыдно так с ним разговаривать.

Симич: Но ты же ее член.

Игнятович: Ну, конечно!

Симич: Разве у тебя нет своего мнения? Своего голоса?

Игнятович: Есть, я ничего не говорю. Но поэтому я и не хочу его тратить. Если все против, и я против. Зачем же плыть против течения.

Симич теряет терпение.

Симич: Но послушай. Это же ты предложил мне стать кандидатом!

Игнятович: Да, я ничего не говорю…

Симич: Меня вообще это не интересовало!

Игнятович: Тогда чего же ты так переживаешь?

Симич: Как ты не понимаешь?

Игнятович: Не понимаю. Чего ты так распалился?

Симич: Хорошо, Павел, у меня же есть хоть какая-то честь.