Кузнечики [=Саранча]

Надежда сейчас уже пожалела, что вообще помогла этому человеку, но что делать — она уже здесь. И поскольку она не торопится, и ее действительно никто не ждет, она выпьет чаю.

Надежда: Хорошо. Если вы настаиваете.

Симич суетится на кухне: ставит на плиту чайник, достает спутанные пакетики какого-то обветревшегося чая. Надежда смотрит вокруг.

Надежда: Хорошо у вас тут. Как в романах.

Симич: Квартира досталась моей жене от ее отца. Это небольшая часть. Остальное отняли. После войны.

Надежда осмативается, потом спрашивает — после какой воны?

Симич: Коммунисты.

Надежда: A…

Симич: Нам осталась вот эта часть для прислуги.

Надежда: Ой, а может, моя бабушка работала у вас. Она работала у каких-то коммунистов.

Симич: Нет, вы не поняли. У нас не было прислуги. Это у моего тестя…

Надежда слушает невнимательно. Ее больше занимают вещи на кухне, их запах. Она останавливается возле какого-то старого радио. Включает его. Из аппарата, как из шарманки, раздаются звуки романтичной песни. Это «Ночь и день» Колла Портера.

Надежда: У нее был точно такой же. Только ее никогда не работал.

Надежда осматривается.

Надежда: А где сейчас ваша жена?

Симич: Ее больше нет.

Надежда: Она умерла? Мне очень жаль…

Симич: Она не умерла. Ее просто больше нет.

Надежда: А, вот так. Но ее нет?

Симич: Нет.

Надежда: Ну, это одно и то же.

Симич задумывается.

Симич: В сущности, вы правы.

Надежда: А у моей бабушки был любовник. Да, да. Настоящий любовник. Он приходил обычно после обеда. Так было годами. Один раз в две-три недели. В основном, когда я с другими детьми играла на улице. Он был военным, офицером. Он был женат. Отец двух девочек. Думаю, что и внуки у него были. А еще у него был пистолет. Потом он из этого пистолета застрелился.

Симич подносит две чашки чая. Одну протягивает Надежде.

Надежда: Бабушка, конечно, не пошла на похороны. Не имело смысла из-за его семьи. Зато я ходила. Чтобы посмотреть, из-за кого моя бабушка всю жизнь оставалась одна.

Симич: И что вы увидели?

Надежда: В сущности, ничего. Какую-то бедную, сгорбленную женщину с большим носом. Ей передали его ремень и фуражку. Как будто бы он погиб на войне, а не в ванной. Вокруг было как-то мало людей. Самое большое две-три женщины, которые плакали. Казалось, что бабушкин любовник был каким-то любимчиком женщин. Потом были залпы, да и это скоро закончилось. Бабушке, конечно, я ничего не сказала. Ей не за чем было знать, что я в курсе.

Симич: Не за чем.

Симич отпивает немного чая.

Симич: А ваша бабушка умерла?

Надежда: А, нет. Нет. Просто я не вижусь с ней.

Симич: Это одно и то же.

Надежда выключает радио. Она вдруг становится грустной.

Надежда: А вам нравится быть одному?

Симич: Что значит «нравится»?

Надежда: Есть люди, которым не нравится. А мне, например, нравится. Только нужно быть осторожной, и все. Например, когда идете. Следить, чтобы не ходить босыми ногами по мокрой плитке и быть всегда осторожным в ванной. Потому что если вы подскользьнетесь и ударитесь, кто вам поможет? А это ужасная смерть. Как в пустыне или еще хуже. Это так унизительно.

Симич: А почему вы об этом думаете?

Надежда: Когда вы одни, вы всегда на грани депрессии, и нужно быть внимательным, очень внимательным, чтобы не подскользнуться и не попасть в унизительное положение.

Симич: Вы еще молодая. Найдете кого-нибудь.

Надежда: Но я никого не жду.

Симич: Никогда не знаешь, как будет.

Надежда: Иногда знаешь.

Надежда смотрит на Симича.

Надежда: Мы, в сущности, очень с вам похожи. Разве нет?

Надежда гладит старика по лицу. Потом целует его. Нежно улыбается.

Надежда: Сделать вам еще немного чая?

Симич отрицательно качает головой.

Симич: Больше не хочу.

Надежда: Люди иногда вот так находят друг друга.

Потом они оба замолкают. Потому что о чем еще говорить?

Надежда: Ой, вот и дождь закончился. Я могу идти. Дайте мне это…