Кузнец человеческих судеб

– Ой, Сашенька, как мы с вами засиделись! – спохватился Тимофей спустя час, случайно взглянув на часы. – У вас, наверное, скоро родители вернутся, да и мне, признаться пора, – поднимаясь, оправдывался он, вспомнив о том, что дома его ждет голодная Яна.

Уходить ему не хотелось. Болтать с Сашей было весело и интересно, у нее обнаружилось прекрасное чувство юмора. Доев последние булочки, точнее, когда Тимофей доел последние булочки, они переместились из кухни в гостиную, и сытый мужчина окончательно размяк в мягком глубоком кресле, но ехать было надо. И он мужественно заставил себя встать и пойти в прихожую.

Когда он уже в пальто прощался с Сашей в дверях, она неожиданно приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку, потом сама смутилась, пролепетала какую-то благодарность и, торопливо открыв замок, выпустила его из квартиры.

В лифте Тимофей ехал один и, пока спускался, потирал щеку, глупо улыбаясь и вспоминая милое Сашино смущение и ее тоненькие ручки, которые она положила ему на плечи, когда тянулась к щеке.

Глава 15

Яна ждала Максимова. Он обещал вернуться около шести – в полседьмого, а на часах уже было семь. Она ужасно тяготилась пребыванием в чужой квартире, невозможностью одеться удобно. Встречать Максимова в его собственных спортивных штанах и безразмерной футболке, прибавлявшей ей лишних килограммов пять, казалось неловким, а сидеть весь вечер в рабочем костюме – смешно и неудобно.

К тому же в доме не имелось еды, а еще у нее не было крема, нормальной расчески, фена, дезодоранта, да еще много чего, о чем вслух не говорят. Сколько она протянет в таких нечеловеческих условиях?

Чем дольше не было Максимова, тем мрачнее становилась Яна. Когда он, наконец, явился, свежий, бодрый, веселый, с пакетами, полными покупок, она уже находилась в состоянии кипения.

– Добрый вечер! – весело улыбаясь, поздоровался Тимофей, ставя на пол пакеты. – Извините, задержался, пришлось нашу заключенную стажерку навестить, – раздеваясь, отчитывался он. – Она меня такими вкусными булочками угостила, жаль, моя мама никогда не умела печь. А вы тут как поживаете? – Он повесил пальто и обернулся к Яне.

– Прекрасно, – ледяным тоном отрезала она. – Как долго мне придется здесь находиться?

Булочки он ел! Эта фраза отчего-то особенно ее взбесила. Ей почему-то стало ужасно обидно, что Тимофей не поехал сразу домой, а зачем-то отправился к Александре и пил там чай, да еще и с булочками, которые он к тому же хвалит.

– Ну, вероятно, несколько дней, – растерялся от такой встречи Тимофей. Его благодушное настроение улетучиться еще не успело, но словно споткнулось.

Он смотрел на Яну, на ее строгое лицо с плотно сжатыми губами, заглядывал в прищуренные сердитые глаза и не мог понять, что стряслось. Они так мило беседовали сегодня днем, когда она про маму рассказывала… Ах, да, разумеется, сообразил Тимофей и, улыбнувшись виноватой улыбкой, проговорил:

– Яна, вы меня извините за мамин визит, она у меня оригиналка с довольно жестким характером и отчего-то считает…

– При чем тут ваша мама? – тем же холодным, полным скрытого раздражения голосом произнесла девушка. – Она просто заглянула на минутку, и все. Недоразумение разрешилось, и говорить больше не о чем.

– Тогда я не совсем понимаю… – потер лоб Тимофей, пытаясь сообразить, что могло привести Яну в столь скверное расположение духа. – Да, кстати, я тут продукты привез, все, что вы заказывали, – решил он перевести беседу в понятное и безопасное русло, надеясь задобрить девушку. «А может, она просто голодная?» – сообразил, наконец, он, почувствовав легкий укол совести. – Яна, вы, наверное, голодная? Вы уж извините за задержку. Может, мы вместе что-нибудь быстренько приготовим? Может, омлет или яичницу? – соображал Максимов, пытаясь по ее лицу понять, туда ли он теперь двигается.

– А разве вы еще не наелись? – спросила Яна, слегка приподняв брови.

– Вообще-то даже объелся, но просто за компанию… – любезно предложил он.

– Благодарю, я тоже сыта. А продукты можете положить в холодильник, собственно, это вам. – Тимофею показалось, что ему бросили в лицо россыпью мелких камешков, отчего оно тут же запылало. А Яна, резко развернувшись, скрылась в гостиной, плотно прикрыв за собой дверь.

Тимофей стоял в прихожей и не мог шевельнуться. От хорошего настроения не осталось и следа. Ноздри его раздувались от едва сдерживаемого бешенства. Это что, благодарность? Это за то, что он с ней носился как с писаной торбой? У себя приютил, по магазинам бегает, как собачонка. Никакой личной жизни нет! Ему это надо? Да что она воображает? Теперь ясно, чем она мамочке приглянулась! Два сапога – пара! А он, как дурак, домой торопился! Пакеты эти идиотские пер! Лучше бы у Пономаревой остался, та хоть мозг не выносит, и вообще…

Тимофея просто разрывало на части от раздражения, что было ему вообще не свойственно. Он всегда считал себя человеком выдержанным и уравновешенным, но сейчас ему хотелось ворваться к Сорокиной и высказать ей все, что накипело.

– Спокойно, – сказал он себе, делая медленные вздохи и считая до десяти. – Спокойно.