Кузнец Песен

Слушая его рассказ, Махмет помрачнел.

— Моего отца замучил до смерти татарский мурза… Мне тоже, как и тебе, пришлось бежать из родной деревни. Вижу, мы с тобой — одного поля ягоды. Эх, светлое солнышко, когда же и на нас взглянешь ты с лаской!

— Значит, вы вроде меня, не знаете, где голову приклонить, куда идти, что делать, — вздохнул бурлак.

— Нет, приятель, мы-то знаем, куда идти и что делать, — ответил Акпай. — Слышал ты про явившегося народу императора Петра Федоровича? Его в народе еще прозвали царь Пугач. Да везде о нем говорят.

— Слышал, братцы, как не слыхать. И в нашей стороне только об нем и толкует народ. Народ-то у нас очень зол на бар. Кабы пришел к нам царь Пугач, уж мы бы его хлебом-солью встретили. Тогда, может, и мне удалось бы жену с дочерью вернуть…

— Слушай, бурлак, мы здесь на Волге, для того, чтобы подготовить сюда дорогу царю Пугачу. Едем от башкир, где он сейчас обретается. Он-то, родной отец наш Петр Федорович так наказал нам: «Идите к своим народам, поднимайте их против господ, против царицы Екатерины Второй и ждите моего прибытия. А я долго медлить не буду, скоро пожалую на Волгу». Вот мы и пробираемся — я к марийцам в Царевококшайский уезд, товарищ мой к татарам, в Свияжск и Арск.

— Везде горя полно, — задумчиво проговорил бурлак. — Всем господа с их царицей жить не дают. Может, братцы, и меня с собой возьмете?

— Взять, конечно, можно, — ответил Махмет. — Только у себя мы сами справимся, без тебя. А тебе лучше идти в русские губернии да там поднимать народ на помощь царю-батюшке Петру Федоровичу. Держи вот бумагу — это царский указ.

Махмет достал из-за пазухи бумагу и протянул ее бурлаку. Тот взял, повертел в руках.

— Читать-то умеешь? — спросил Акпай.

— Грамота — не мужицкое дело. Мы — люди темные, мужики крепостные, — сказал, вздохнув, бурлак. — Откуда нам грамоте знать.

— Это не беда, — сказал Махмет, — я сам грамоте не разумею, но рассказать про то, за что мы сражаемся, смогу не хуже любого грамотея. «Народу — свободу и землю, соль продавать но дешевой цене, податей никаких не платить, а бар — на виселицу». Вот про это и написано в указе. Чтобы понять все это, и грамоте не надобно знать. Ты только покажи народу указ да скажи, про что в нем говорится, народ тебя сразу поймет. А лживую грамоту пусть хоть сто писарей по сто раз прочитают, никому она не нужна.

— Так-то оно так, но ведь каждому встречному не станешь показывать бумагу, — неуверенно покачал головой бурлак. — Повсюду бродят царицыны шпионы, трудно от них уберечься. Скажешь чего не так, тут же кричат: «Слово и дело». Не успеешь оглянуться, как в темницу угодишь, а то и на плаху.

— Знаем, друг, — невесело усмехнулся Акпай, — все знаем, и мы среди народа хаживали и на шпионов нарывались. Всякое видали, многое испытали. Может, спросишь, почему тогда с тобой такой откровенный разговор ведем?

— Почему же?

— Потому что знаю тебя маленько.

— Ну-у? И как же меня зовут?

— Этого не знаю. Сам скажешь. А вот пути наши уже встречались.

А они встречались…

Однажды позапрошлой зимой в деревню, где жил Акпай, прискакал отряд солдат с офицером. Десятский прошел по деревне, стуча в окна и крича, что всем приказано идти к дому старосты.

Все пошли, и вместе со всеми пошел на двор старосты Топкая и Акпай.

Перед домом прохаживался офицер, подле него стояли солдаты. В руках у офицера была какая-то бумага.

Когда народ собрался, офицер развернул бумагу и, выкрикивая стал читать по-русски. Солдат, знавший марийский язык, перетолковывал его речь марийцам.

— По высочайшему указу ее императорского величества государыни-императрицы всея Руси Екатерины Алексеевны повелевается набрать из марийских сел и деревень людей на рубку корабельного леса. На эту работу брать здоровых мужчин в возрасте ог пятнадцати до шестидесяти лет, по одному от десяти дворов.

Собравшиеся мужики хорошо знали, что это за работа — рубить лес для кораблей. Тяжелая работа, изнурительная, а кормят впроголодь. Отец Акпая, попав в лашманы (так называли рубщиков корабельного леса), так в лесу и помер.

Между тем толмач уже называл имена людей, отправляемых в распоряжение адмиралтейства.

Вдруг Акпай слышит:

— Келтеев сын Акпай.

Акпай сперва ушам своим не поверил, но староста показал солдатам именно на него.

Топкай и его родичи никогда не попадают на такие работы. Сунут денег кому надо, и их освобождают от любой повинности. Сына своего Ямбатыра, здорового, как медведь, он выкупил даже от солдатчины. По жребию выпало идти в солдаты Ямбатыру, а пошел вместо него Мендей, вместе с Акпаем батрачивший у Топкая.

Не вытерпел Акпай новой несправедливости, закричал:

— Соседи, что же это такое? Наш род весь в лашманах погибнуть должен, а у Топкая никто ни разу не лашманил!

Но солдаты, не слушая, подхватили его под руки, потащили в сторону, где стояли, уныло опустив головы, выкликнутые ранее.

— Не рыпайся, парень, — приговаривали солдаты, — все равно увезем.

Топкай своим тоненьким ласковым голоском заговорил, обращаясь к односельчанам: