Кузнец Песен

Солдат пытливо всматривался в парня, словно вспоминая, не встречал ли его ранее. И как будто лицо Акпая казалось ему знакомым.

— Ты кто? — спросил солдат. — Здешних-то я всех знаю.

Но тут и Акпаю лицо солдата показалось знакомым.

— А ты кто? — спросил он.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — усмехнулся солдат. — Ей богу, я тебя знаю… Постой, постой! Акпай!

Тут и Акпай узнал солдата.

— Мендей! Это ты?

— Я, — ответил солдат, смеясь. — Вот видишь, не сгинул, явился. Наши деревенские богатеи сдали меня в солдаты и думали, что меня давно уж и на свете нет, что и косточки мои на солдатском кладбище сгнили, а я — вот он!

— Трудно тебя узнать в солдатской одежде, да еще эта борода, ружье в руках, — покачал головой Акпай. — Встретишь такого в лесу, испугаешься.

— Это ты точно сказал: брожу по лесу, пугаю путников, особенно следует меня бояться господам да чиновникам, — ответил Мендей. — А как еще можно прожить беглому? В деревню вернуться нельзя. Кругом солдаты рыщут, беглых ищут. Своих, деревенских, тоже приходится опасаться. Вот возьми Топкая, ведь за ломаный грош продаст. В прошлом году он все лето держал в батраках беглого солдата Исамблата, а осенью донес, что у него, дескать, скрывается беглый. Беднягу и забрали. Нет, видать, не жить мне больше по-людски, суждена волчья жизнь до конца дней. Как поется в нашей марийской песне, — и Мендей запел:

Спросят люди: «Где живешь?»
Я отвечу.
— В темной чаще.
«Что под голову кладешь?»
— Кладу кочку моховую.
«Чем лицо ты умываешь?»
— Умываюсь я росой.
«Чем лицо ты вытираешь?»
— Полотенце — лист кленовый.
Дом родимый — лес глухой,
А родня мне — волчья стая.
Нынче я — лесной охотник,
Голова зверью лесному.

— Живу я здесь, словно зверь, — мрачно сказал Мендей, — был батраком, был солдатом, теперь — лесной хозяин. А попросту говоря — разбойник.

За поворотом на дороге послышались стук колес и грубые мужские голоса. Люди переговаривались и ругались по-русски.

— Солдаты, — сказал Мендей. — Айда в лес.

Он шагнул в чащу. Акпай пошел за ним.

Стук колес приближался. Вскоре Мендей с Акпаем увидели, как из-за поворота выехала телега, запряженная двумя белыми лошадьми. В телеге было четыре человека. Бородатый кучер правил, сидя впереди. За его спиной на сене развалились капрал и какой-то чиновник в мундире. С краю примостился одноглазый худой мужичонка с козлиной бородкой, он был одет в марийский кафтан. Наверное, толмач. Он поглаживал свою козлиную бороденку и опасливо поглядывал по сторонам.

За телегой скакали человек десять солдат.

Мендей переступил с ноги на ногу, громко треснула неосторожно задетая сухая ветка. Конь одного из солдат дернулся. Солдаты схватились за ружья. Мендей замер, как окаменел.

Чиновник в телеге ткнул кулаком ямщика в спину:

— Поезжай скорее!

Ямщик хлестнул вожжами, лошади рванули вперед, только грязь брызнула из-под колес.

Солдаты повертелись на месте, прислушиваясь, и, ничего более не услышав, поскакали дальше.

— Видать, бояться, — сказал Мендей, когда они отъехали. — Чиновник-то даже в лице переменился.

— Чуют свою беду, — отозвался Акпай. — Придет царь Пугач, он им покажет.

— И ты про Пугача слыхал? — быстро обернулся к Акпаю Мендей.

— Я от него прибыл сюда.

— Ой, Акпай, расскажи, каков он, чего хочет.

— Ладно. Только давай подальше от дороги отойдем, в какое-нибудь укромное место. Тут беседовать не очень-то способно.

В густых зарослях, под старой ивой, склонившей до земли свои ветви, журча, бьет ключ. Отсюда начинается ручей, который впадает в Элнет, сверкающий невдалеке серебряной волной. За Элнетом — родная деревня Акпая.

Возле этого ручейка и устроились друзья.

Вспомнили, как мальчишками вместе играли, как парнями батрачили у Топкая. Мендей рассказал о тяжелой солдатской службе: про капральские зуботычины, про беспощадные палки-шпицрутены. Акпай тоже поведал о том, что случилось с ним, о своих скитаниях, о Пугачеве, о том, ради чего он здесь.

Потом Акпай достал бумагу.

— Смотри, Мендей, — сказал он, — это манифест Петра Федоровича, в нем про все написало.

Мендей взял манифест, развернул, положил на колени, разгладил и начал медленно, по складам, читать:

— «Са-мо-дер-жав-но-го им-пера-то-ра на-ше-го ве-ли-ко-го го-су-да-ря все-я Ру-си Пет-ра Фе-до-ро-ви-ча…»

Акпай, увидев, что Мендей читает, пораженный этим, воскликнул:

— Смотри-ка, брат, ловко ты! Где ж ты читать-то научился?

— Э-э, брат, солдатская жизнь всему научит. Был у нас один солдат из разжалованных, он и научил. — И Мендей продолжал читать: «Казаки и калмыки, татары и черемисы! Я жалую вас: рекою с вершин до устья, и землею, и травами, и лесами без ясака. Соль продавать по дешевой цене велю. Даю по всей строгости правосудие и повелеваю через вас учинить наказание всем злодеям…»