Кузнец Песен

— Никто нас, цыган, не любит! Да и правду сказать — за что нас любить? Мы и конокрады, мы и обманщики. Вот и бьют нас иной раз за дело, а иной — ни за что ни про что. Помню, в Лебяжьем было дело. Пропал у мельника конь. Кто-то на меня сказал. Не спросили, не допросили, стукнули дубиной по голове, повалили на землю и давай ногами топтать… В сумерках я очнулся маленько и уполз за село. Там меня наши подобрали, не то пропал бы совсем. А я того коня и в глаза не видал.

— Как будто только цыган без вины бьют! — вмешался молчавший до сих пор Иван. — Бывает, и других не милуют. Два года назад, помните, бунтовали студенты, о свободе и равенстве толковали, вот тогда в Вятке и что обидно — мужики, словно палачи, избивали их. Купцы и торгаши пуще огня боятся революции. Вот и науськивают грузчиков, извозчиков да золотарей против образованных: «Вы, мол, в грязи копаетесь, тяжким трудом добываете свои жалкие гроши, а ученые господа ничего не делают, а живут — сыр в масле катаются. И они же еще недовольны, бунтуют против нашего царя-батюшки». Ну, и все в таком роде. Пустили по городу слух, что какие-то студенты в земской управе сорвали со стены царский портрет, выкололи царю глаза, иконы пошвыряли на пол и топтали их ногами. Ничего этого, на самом-то деле не было, епископ Павел во время богослужения в соборе призвал решительно покончить со «смутьянами» и «нехристями». С амвона объявил, что внутренние враги отечества опаснее, чем внешние. Многие прихожане — люди темные, мало что смыслящие — пришли от этих бредовых речей в большое возбуждение.

Отец и цыгане внимательно, не перебивая, слушали брата, тот, должно быть, ободренный общим вниманием, рассказывал с воодушевлением:

— Большая толпа прямо из церкви кинулась по улице искать «врагов отечества». К ним присоединились золотари — тех заранее подпоил торговец Синцов. Разъяренная толпа, как снежный ком, обрастала всякими босяками, пьяницами, торговцами, которым ненавистен всякий образованный или просто грамотный человек.

На углу Московской и Николаевской улиц громилы остановили нескольких прохожих и потребовали, чтобы те сняли перед ними шапки. Люди отказались, тогда их стали избивать, при этом кричали им:

— Политики! Богоотступники!

Какой-то старичок в пенсне упал на землю и его затоптали ногами насмерть.

Тут уж погромщики вовсе озверели и, свернув на Московскую, стали кидаться на всех прохожих: один был виноват в том, что был в гимназической фуражке, другой, что держал под мышкой книгу или газету в руках, третий посмотрел неодобрительно на творимые бесчинства. Иных избивали за то, что они пытались вступиться за ни в чем не повинных людей. Один семинарист, спасаясь от преследования, вбежал в аптеку. Через четверть часа аптека была разгромлена, шкафы и полки с лекарствами выброшены на улицу.

Потом дело дошло до частных квартир. Я уже потом узнал, что «Союз русского народа» заранее наметил, чьи квартиры должны быть подвергнуты налету. Так что все эти безобразия творились с ведома и одобрения охранки. В этот день в городе были предусмотрительно сняты полицейские посты, В общем, в этот день, по официальным данным, в Вятке было убито черносотенцами шесть человек, свыше двадцати ранено. Но я думаю, что пострадавших от этих мерзавцев было гораздо больше.

— Неужели начальство не наказало их? — спросил Гордей.

— Ворон ворону глаз не выклюет! — ответил Иван. — Губернатор только призвал громил «вспомнить бога» и объявил, что «прощает их тяжкий грех». Вот и все! А ты говоришь…

— Все они одного поля ягода! — сердито сказал Гордей. — Готовы с человека кожу содрать. Знаю я их, паразитов, повидал на своем веку…

Иван продолжал:

— Мне тут как-то печатный листок попался, до сих пор в Вятке эти листки по рукам ходят, так там про те события написано. Я наизусть запомнил, слово в слово: «Они падали, обливаясь кровью, среди пьяной озверевшей толпы… Они падали, видя кругом искаженные злобой лица переодетой полицейской своры и подкупленных оборванцев, которые издевались над умирающими, плясали на трупах убитых. Шесть человек пали жертвою зверской расправы в Вятке, а сколько их пало в России?»

— Ох, много, — вздохнул Савва. — Нам пришлось повидать, как бьют мужиков-хохлов на Полтавщине, как каратели расстреливали латышей под Ригой… Из Питера гнали солдат против москвичей… Зачем все это? Никак не пойму. Разве нельзя людям жить в мире и согласии? Видно, нет у людей совести, а души у них звериные.

— Не в том дело! — горяча возразил брат. — Во всем виноваты богатые. Это они, ради денег, идут на любые злодейства. Я знаю. Я про это книги читал.

В тот вечер мне долго не спалось. Лежа на полатях я ворочался с боку на бок и все думал о том, что довелось мне услышать за ужином. От соседей, от друзей по школе я и раньше слышал, что в городах есть какие-то бунтари, смутьяны, которые идут против царя. Власти ловят их, отбирают какие-то запретные бумаги, а их самих ссылают в Сибирь. И вот теперь оказывается, что мой брат Иван читает такие книги. Неужели он тоже смутьян? Как-то не верится…