Кузнец Песен

По этой дороге, торопясь добраться до илема торы, шагал Кождемыр. Через плечо у него висела холщовая торба, волынка заткнута за пояс, на ногах новые лапти. Следом за ним бежал Маскай.

По лесу протянулись и переплелись между собой сотни проезжих дорог, тысячи малых тропинок. У каждой дороги свое начало, свой конец. Если пойдешь вдоль Какшана на восток, придешь к местам, где живут роды Акаша и Азяка, пойдешь направо — выйдешь к марийцам Килея и Визима, пройдешь верст пятьдесят-шестьдесят на север — дойдешь до реки Яранки, попадешь в илем старика Тутая, спустишься вниз по Какшану — окажешься в волости Шемурше, где живут потомки Акрея и Пама, а рядом с ними живут род Пашкона и семья Чак-Чоры.

По сторонам дороги растут большие деревья. Вот стоит развесистая старая береза. В марийской песне поется: «Если не будет в лесу березы, то где ж будет петь кукушка?» Молодые березки, тесно сгрудившись, приветствуют путника, колышут только что распустившимися листочками.

Кудрявый березняк! Глядит на березки Кождемыр и радуется его душа. Парень не удержался и запел песню:

На каждом пригорке
Растет березняк.
Возле каждого березняка
Есть у нас илем,
В каждом илеме
Есть у нас любимая.

Говоря «в каждом илеме», певец преувеличивал. Из всех девушек окрестных илемов любил он одну Юкталче.

Юкталче — дочь старого Сайрема. До прошлого года Сайрем жил на Волге и был там старейшиной рода. Но когда война приблизилась к его илему, он со всей семьей, забрав имущество и скот, переселился к Большому Какшану. Здесь он, хотя и не так, как Мамич-Бердей, но живет в достатке и слывет уважаемым, именитым человеком.

Думает Кождемыр о Юкталче, и в душе его рождается песня:

Любимая моя очень красива,
Словно яркое, лучистое солнце.
Встанет против солнца — насквозь светится,
Встанет в тени — сияет, как луна.
Не размоют ее красоту проливные дожди,
Не сожжет никакое пламя,
Подобна она утренней заре.

Кождемыр пришел с Волги вместе с семьей Юкталче. Однажды, в дороге, развели они костер под большой елью, а на еловую ветку повесили мешок с одеждой Юкталче. Там лежали ее шелковый кафтан и платье, расшитое серебряным позументом. Ночью все заснули, остался костер без присмотра. Под утро огонь подобрался к мешку, и тот загорелся. Но тут проснулся Кождемыр, сбросил мешок на росистую траву, потушил огонь.

С тех пор Юкталче, смеясь, часто пела Кождемыру песню из сказки о белой лебеди:

Ой, отец, ой, мать,
Как я вернусь домой?
Сын Кожана Кождемыр
Сжег на еловом огне
Мою одежду из лебединых перьев.
Сжег на еловом огне, —
В чем я вернусь к вам?

Старик Сайрем видел, что Кождемыр пришелся по душе Юкталче, но не хотел выдать ее за него замуж, не хотел породниться с бедняком, не хотел обречь свою дочь на бедность. Он ждал богатого, именитого зятя.

…Кождемыр пел бы еще, но шум, донесшийся из леса, оборвал его песню. Совсем близко послышались громкие крики, кто-то погонял коней.

Медведь насторожился, встал на задние лапы, прислушался, навострив уши, и отбежал с дороги в кусты. Кождемыр решил, что приближающийся шум не предвещает ничего хорошего и, вслед за медведем, спрятался в березняке. Из-за кустов оба стали наблюдать за дорогой.

Немного погодя из леса выехало несколько верховых. Среди них было немало марийцев в разноцветных кафтанах. Впереди всех скакал плечистый парень в белом шелковом кафтане. Это старший сын Мамич-Бердея — Ику. Рядом с ним на вороном жеребце — красивый парень-мариец с небольшими черными усами. Кождемыр его хорошо знает, это — Пайрем.

Пайрем пришел к Мамич-Бердею неизвестно откуда. Одет он был тогда хуже нищего и был тощий, как голодный заяц. Мамич-Бердей взял его к себе на службу, дал красивую одежду, кормит слугу вкусной едой, поит сладкой медовщиной. За это Пайрем, не задумываясь, готов исполнить любое приказание хозяина.

Конники плетьми гнали перед собой коров и овец. В последнее смутное время в лесах бродило много одичавшей скотины. Убьют хозяина, или сам он убежит, бросив все свое имущество — скот, оставшись без присмотра, разбредается по лесам и дичает. Марийцы-охотники потом ловят такую живность. Но люди Мамич-Бердея гнали не одичавшую скотину, а домашнюю. «Опять какой-нибудь илем разорили, — подумал Кождемыр. — Рыщут, словно волки голодные, ненасытные!» Наездники кожаными плетьми беспрестанно хлестали скот, животные ревели. Вдруг в этом реве Кождемыру послышались человеческие голоса. Что это? Почудилось ему, или действительно люди стонут?