Кузнецкий мост

— Так что спасет? — произнес Хейм. Эта обида, точно ребристый камень, залегла внутри — вздохнешь и поранишь грудь.

— Я хочу, чтобы это знали русские: не все силы на Британских островах представляет Черчилль…

Хор пошел по второму кругу, думал Бекетов. Осторожно, но верно он возвращался к оксфордской теме.

— Есть силы, и влиятельные… — продолжил Бекетов фразу Хора — ему хотелось ускорить возвращение Хора к оксфордской проблеме, заговорить по существу.

— Я хочу выделить именно это слово — «влиятельные», — подхватил Хор. Он произнес эту фразу с такой готовностью, что, казалось, в ней, только в ней суть сегодняшней беседы, и этим, только этим Брайтон отличается от Оксфорда. Не было бы этого слова — «влиятельные», — вряд ли бы был резон приглашать сюда Бекетова.

— Я так и думаю: как бы влиятельны ни были эти силы, народ враждебен им… — сказал Бекетов и взглянул на Хейма. Тот хотел участвовать в поединке хозяина с русским, однако ничего не понимал. «Да скажите же, о чем речь, — будто говорил его взгляд. — Не такой же я балбес, чтобы не понимать!»

Хор загасил первую сигарету и зажег вторую.

— Народ — это профсоюзы? — спросил он.

— Нет, не только. Армия тоже, — сказал Бекетов.

Хор взглянул на Хейма. Хозяину дома показалось, что беседа достигла кульминации.

— Давайте выпьем! — предложил Хор.

Выпили еще раз. Хейм выпил с той же отвагой и охотой, что и прежде, но всем своим видом будто говорил: «Какого черта вы дурачите меня! Погодите, я здесь что-то вроде стратфордского памятника Шекспиру: красив, но нем?.. Не хочу быть Шекспиром, хочу быть Хеймом! Я сказал, не хочу быть безмолвной бронзой!» Бекетову показалось, если бы Хейм произнес это сейчас, то у него вышло бы не так твердо, как прежде, — глаза Хейма заволок синеватый дымок хмеля. Он пьянел неудержимо.

— Ловлю на слове! — заметил Хор с воодушевлением, которое было непонятно. — Если армия — это и есть народ, то народ… против Черчилля!

Хейм встал, — видно, его терпению пришел конец. Он поднял над головой загорелый кулачище, однако опустил его на стол осторожно — он был еще не так пьян, чтобы стучать кулаком по столу.

— Я хочу понимать, что здесь происходит.

Бекетов рассмеялся.

— Пусть растолкует мистер Хор. По праву хозяина…

— Сядь, объясню потом, — сказал Хор.

Кулак Хейма взвился вновь и опустился на стол с такой силой, что бутылка с остатками коньяка подскочила.

— Нет, теперь!

— Выпьем, — сказал Хор.

— Нет, растолкуй… Выпьем потом!

— Слушай. Прошлый раз, когда я был у Коллинза, речь зашла о Гессе… — начал Хор необычно тихо и с тревогой взглянул на Хейма. Тот все еще дышал трудно — удар кулаком потребовал сил немалых. — Я сказал, если немцы возьмут сегодня Москву, дело может повернуться так, что Гесс станет… вроде бумеранга! Ты понял, бумеранга?..

Хейм продолжал грозно раскачиваться.

— Конечно, понимаю!

— Тогда выпьем, — сказал Хор.

— Нет, растолкуй, успеем выпить.

Каждое новое слово Хору давалось не без труда — он понимал, что продолжать рассказ небезопасно, но продолжал его. Был бы один Хейм, он, пожалуй, оборвал бы рассказ. Перед Бекетовым это делать было неудобно. Оборвать рассказ — значит выказать непорядочность, больше того, трусость. Он должен был досказать, досказать, не пропустив ни единого слова, не исказив рассказа.

— Я говорю: «Русские ошибаются, что это политика одиночек! Она, эта политика, опирается на силы немалые!» А наш русский гость говорит: «Если эти силы не поддерживает народ, они, мол, не страшны…» А я спрашиваю: «А что вы называете народом? Если профсоюзы, то вы, пожалуй, правы! А вот если армию, прав я…»

Хейм перестал раскачиваться.

— А вот тут ты остановись. Значит, по-твоему, армия хочет, чтобы Гесс полетел обратно и предложил Гитлеру мировую?

Хор дотянулся нетвердыми пальцами до стола, выбил дробь.

— Не совсем так…

— Перестань! Не совсем? Всего лишь «не совсем»? Значит, по-твоему, армия хочет послать Гесса к фюреру? Да, в Тобруке хотят! В Тобруке, зарывшись по горло в песок, без воды, без воды! Так? Да, так? — Он ухватил стол цепкими ручищами и, легко вскинув, пустил его по винтовой лестнице с такой силой, что бутылка с французским коньяком со звоном отозвалась в первом этаже.

— Будем считать, что британская армия против полета Гесса на континент, — сказал на прощание Бекетов Хору, смеясь. Сергею Петровичу хотелось сохранить весело-ироническое настроение до конца.

Бекетов вернулся от Хора в одиннадцатом часу. Жена спала, прижав к груди, как ребенка, раскрытую книгу.

— Ты спишь? — спросил он. Ему почудилось, что он не слышит ее дыхания.

— Нет.

— Надо спать, уже поздно.

— Не могу.

Она приподнялась. Ее волосы, неожиданно рассыпавшиеся, делали ее похожей на ту, которую он встретил много лет назад и полюбил. Ему стало жаль ее.

— Поспи, сон — это хорошо…

— Только и осталось, что спать, — рассмеялась Екатерина.

Она переложила книгу на тумбочку, встала.