Кузнецов. Опальный адмирал

— Теперь ты знаешь, что скоро Ленинградский и Карельский фронты будут проводить наступательные операции вдоль северного берега восточной части Финского залива. А коль так, уже сейчас продумай, как и чем прикрыть фланги сухопутных войск. Придется также перевозить войска на Лисий Нос… И вот еще что. Ладожской военной флотилии придется решать необычайно сложные задачи, поэтому лично переговори с ее командующим Чероковым. Человек он смелый, энергичный, но и ему нужен деловой совет. — Николай Герасимович помолчал. — Да, тяжело тебе будет…

— А что делать? — усмехнулся Трибуц. — Судьба мне выпала такая. Не повернуть же ее вспять!

Наркома задели его слова.

— Ты неправ, Владимир Филиппович. Конечно, судьба у каждого своя. Но и человек не глина, лепи из него что хочешь, тем более из моряка. В нем ведь еще и примеси содержатся. Глина расползается, а моряк, если он настоящий, еще больше закаляется. — Николай Герасимович снова помолчал, словно давая возможность Трибуцу подумать над его словами. — Знаешь, когда я был в Севастополе, долго стоял на берегу, и мне пришла в голову интересная мысль…

— Любите вы, Николай Герасимович, философствовать, — съязвил Трибуц.

— Да ты послушай… Так вот, мне в голову пришла такая мысль: корабли бороздят моря и океаны, но возвращаются к своему причалу. И у нас с тобой, дружище, есть свой причал. — Кузнецов вздохнул. — Вот я живу морем, люблю его, а погибнуть на море боюсь. Лучше где-нибудь на берегу. И без мучений, раз — и готов!

— Так это же просто сделать, Николай Герасимович, — лукаво молвил Трибуц.

— Как?

— Вы же сказали, что надо самому управлять судьбой, вот и прикажите ей, чтоб не топила нас в морской пучине! — Комфлот громко засмеялся.

— Ладно тебе, пойдем обедать…

Поздно вечером Трибуц улетел. Проводив его, Кузнецов вернулся в наркомат. Тут его ожидал ВРИО начальника Главморштаба адмирал Степанов.

— Вам звонил из Беломорска командующий Карельским фронтом Мерецков. У него вопросы по взаимодействию войск фронта с Балтийским флотом. Он перезвонит вам через час-полтора.

— Добро! Вы можете ехать домой, а я еще посижу…

Николай Герасимович любил эти тихие часы, когда его никто не тревожил и он мог сосредоточиться. Сейчас его мысли — о Трибуце. Умен комфлот, умеет ладить с командующими фронтами, особенно с маршалом Говоровым, хотя нередко спорит с ним, защищая флот и его людей. Взаимодействие флота с армейскими частями у него на первом плане… Кузнецов встал, открыл форточку. Над Москвой висело черное небо, ярко светила луна, и дома казались призрачными. Да, теперь уже не сорок первый год, когда столица жила тревогами и надеждами, ибо у ее порога стояли гитлеровские полчища, их генералы в бинокль разглядывали Кремль… Тревожное было время, но оно кануло в прошлое. Мысли наркома перескочили на Испанию, где он был военно-морским атташе и главным военным советником. Однажды утром он сидел в приемной советского посла в отеле «Метрополь», когда туда пришел высокий стройный генерал. «Компаньеро Петрович», — представился он и подал руку Николаю Герасимовичу. «Дон Николас», — ответил на рукопожатие Кузнецов. Он подружился с Петровичем, не раз еще виделся с ним в Валенсии на улице Альборайя, дом 8, где в то время размещались советские военные советники. Но вот Николай Герасимович вернулся в Москву, и, когда проходил неподалеку от наркомата обороны, его остановил генерал.

— Компаньеро Петрович! — узнал его Николай Герасимович.

— Да нет, теперь я снова Мерецков, — улыбнулся Кирилл Афанасьевич. — Куда спешите?

— К начальнику Морских сил Орлову за назначением.

— Его арестовали как врага народа, — коротко бросил Мерецков.

Владимира Митрофановича Орлова, начальника Военно-морских сил, Кузнецов узнал еще в военно-морском училище, где оба учились. Орлов был прост, любил по-отечески поговорить с молодыми моряками. Николай Герасимович подражал Орлову. Теперь он — враг народа. Неужели правда? Он ждал, что еще скажет Мерецков, но тот больше ни слова не произнес. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, Николай Герасимович спросил:

— Кем вас назначили, Кирилл Афанасьевич?