Кузнецов. Опальный адмирал

«Максим Горький» качался на воде гордый и величественный. Над ним с криком носились чайки, словно предвещая шторм. Командир крейсера капитан 1-го ранга Петров, которого Кузнецов знал по службе на Черноморском флоте, отдал ему рапорт. Их встреча была теплой и доверительной, им было о чем поговорить.

— Скажи, как ты угодил на вражью мину?

По лицу Петрова пробежала улыбка.

— По-глупому как-то все случилось. — Петров дернул крутыми плечами. — Контр-адмирал Вдовиченко со своими кораблями ставил минное заграждение в устье Финского залива, а мы прикрывали их. Во время маневрирования крейсер развернулся и наскочил на немецкую мину. Произошло это неподалеку от маяка Тахкуна…

Переночевав на крейсере, Кузнецов утром выехал через Ораниенбаум в Кронштадт. Петровская гавань открылась во всю ширь. Сквозь блеклый туман нарком увидел на рейде линкор «Октябрьская революция», неподалеку от него — линкор «Марат», названный в честь одного из вождей якобинцев в период Великой французской революции. Марат Жан Поль, вместе с Робеспьером руководивший подготовкой народного восстания 31 мая–2 июня 1793 года, свергнувшего власть жирондистов, был убит контрреволюционерами.

— Смогут ли линкоры бить из орудий прямой наводкой? — спросил Трибуца нарком ВМФ.

— Смогут, Николай Герасимович. — Трибуц поежился от холодного ветра. — Меня беспокоит вражеская авиация, она наверняка попытается атаковать их с воздуха. Вот это и есть моя головная боль, о которой я говорил вам по телефону. Надо что-то предпринять…

— Прикрыть с воздуха нашими истребителями — вот и весь фокус, — заметил нарком. — Прикажи это сделать командующему ВВС флота.

Адмирал Кузнецов встретился с экипажами кораблей, погибших во время перебазирования флота из Таллина в Кронштадт. Просто и доходчиво он беседовал с краснофлотцами. Высокий чернобровый моряк-украинец спросил:

— Куда нас пошлют?

— На корабли, — ответил Николай Герасимович. — А кто желает, можно в морскую пехоту…

— Флот берет свое начало с суши, потому и надо грудью прикрыть каждый клочок земли, — пробасил коренастый боцман с затонувшего эсминца «Гневный».

Кузнецов поездил по базам и боевым участкам, побывал на кораблях, а также у армейцев, побеседовал с работниками штаба флота и сделал вывод: наиболее опасным участком фронта, от которого теперь во многом зависит судьба Кронштадта, а значит, и флота, стал южный берег Финского залива в районе форта Красная Горка. Трибуц с ним согласился, заметив, что ситуация там сложная, но моряки пока держатся.

— Давайте туда съездим? — предложил нарком. — Хочу все увидеть своими глазами…

К вечеру добрались до форта. С моря дул стылый ветер, было зябко. Комендант Красной Горки, тучный здоровяк с серыми навыкате глазами, над которыми топорщились смоляные брови, представился наркому и на его вопрос, как им живется, заговорил:

— Немчура, товарищ адмирал, ползет к Красной Горке, как змея к своей жертве. Бои идут на подступах к форту. Вот только сейчас послал туда подкрепление. Маловато у нас гранат, почти нет их, да и винтовок нет, одна на пятерых. Не поможете ли нам?

— Чего ты просишь у меня оружие? — улыбнулся Кузнецов. — У комфлота проси, вот он, рядом со мной стоит.

Трибуц смутился, но ни слова не произнес. А комендант лукаво повел глазами:

— Наш командующий все отсеки на кораблях повытрусил, отдал бойцам все, что имелось. На складах одни мыши бегают.

— Ты хитрый, комендант! — Нарком тронул его за плечо. — Скажи, Красную Горку одолеют фрицы?

— Кукиш им вместо форта! — Комендант рассмеялся.

«На таких вот, как он, и держится Питер!» — подумал Кузнецов, возвращаясь в штаб. Здесь уже собрался весь командный состав флота, люди с нетерпением ждали наркома ВМФ.

Кузнецов сел за стол, рядом — адмирал Трибуц, члены Военного совета.

— Давайте, товарищи, поговорим о сражающемся флоте. Но сначала хотел бы знать, как прошло перебазирование его из Таллина в Кронштадт. Потеряно пятнадцать кораблей!

— И тридцать одно судно! — добавил контр-адмирал Пантелеев.

— Потери немалые, — хмуро обронил нарком. Он заговорил о том, что командование флота не учло вовремя реальную опасность для обороны Таллина.

Слушая наркома, Трибуц нервничал, его сердило, что Кузнецов, как он полагал, придирается к нему по поводу гибели кораблей. Эти придирки могут выставить его, Трибуца, в неприглядном свете, когда об этом зайдет речь в Ставке. Трибуц знал, как порой суров Сталин к тем, кто теряет корабли.

— Вы считаете, что в потере пяти эсминцев есть моя вина? — Трибуц в упор смотрел на наркома. Не дождавшись ответа, он пылко продолжал: — Я сделал все что мог. Ставил флоту задачу прорваться из Таллина в Кронштадт, и флот выполнил мой приказ! Я знал, что потери будут, но предотвратить их не мог, у меня просто не было для этого возможностей. Корабли и суда шли по минным полям…

Кажется, Трибуц вконец расстроился, голос у него стал глухим, каким-то чужим. Это заметил и нарком. Он непринужденно сказал: