Кузнецов. Опальный адмирал

— Господа! — Барроу поднялся из-за стола, от выпитой рюмки глаза у него блестели. — Мой дед участвовал в совместных действиях британских фрегатов с эскадрой адмирала Федора Ушакова на Средиземном море. Это ли не подвиг, господа?! Я горжусь, что могу сделать то же самое, что и мой дед. Борьба против нацизма сплотила нас, сплотила флоты Англии и Советского Союза…

Корабли всю ночь бороздили море, но противника так нигде и не обнаружили. Тогда, как и было обусловлено планом, корабли обстреляли острова и порт Варде. А утром они вернулись в Полярный. Все еще бушевала метель, море играло свинцовыми волнами. Но плохая погода не испортила настроение гостям. Контр-адмирал Барроу дал высокую оценку действиям советских моряков. Он похвалил командира эсминца «Гремящий» капитана 3-го ранга Гурина: «Я видел и восхищен тем, как превосходно вы держали свое место и открыли огонь из орудий, как только мною был дан сигнал. Я горжусь тем, что имел советский корабль «Гремящий» в составе моей 10-й крейсерской эскадры».

Адмирал Головко утром, раскрасневшись от мороза, вошел на флагманский командный пункт и, даже не успев снять реглан, позвонил в Москву. Кузнецов, выслушав его, сказал:

— Значит, первая совместная операция с союзниками прошла успешно? Я так и доложу Верховному…

Поговорив еще о флотских делах, нарком заключил:

— Не забывайте о конвоях, Арсений Григорьевич. Верховный это держит на контроле.

— Стараюсь, Николай Герасимович, — отозвалась трубка.

— А, это вы, Лев Михайлович! — воскликнул Кузнецов, когда Галлер вошел к нему. Но странно, лицо его заместителя оставалось непроницаемым.

— Что, принес какую-то «взрывчатку»? — спросил нарком.

— Вам звонил Левченко, — сухо молвил Галлер. — Из тюрьмы звонил. Даже предположить не могу, как это ему удалось.

— Да вы что? — удивился нарком. — Что он сказал? Как его самочувствие? Не просил ли какой помощи?

— Бодрится, но, видно, тяжко ему. Пока идет следствие. Сам Берия его допрашивал…

Вице-адмирал Левченко был арестован в конце ноября сорок первого. Тут приложил руку нарком внутренних дел Берия, о чем Кузнецову намекнул Молотов, когда тот был у него по вопросу работы Архангельского порта. «Вот к Берия я и пойду», — решил Николай Герасимович. Позвонил по «кремлевке», и Берия сразу ответил:

— Слушаю вас!

— Лаврентий Павлович, я хотел бы встретиться с вами.

— Это нарком ВМФ адмирал Кузнецов? — раздался в трубке четкий голос Берия. — Я вас узнал. Речь идет о встрече? Я согласен. В пять вечера сможете?

Кузнецов сказал, что в пять вечера в Ставке совещание, где будет заслушана его информация о ситуации под Севастополем.

— А в семь вечера сможете меня принять? Тогда я приду…

Берия был в кабинете один. Он вальяжно сидел в мягком кожаном кресле и, положив ногу на ногу, медленно пил чай. Увидев Кузнецова, он вышел ему навстречу, поздоровался за руку, потом снял очки и положил их на стол. Улыбаясь, произнес:

— Я знаю, зачем вы ко мне пришли. Хотите проведать в камере адмирала Левченко? А Гордей Иванович, надо вам сказать, заскучал. — Хитринка блеснула в слегка заплывших глазах Берия.

— А я и не догадывался! — усмехнулся Кузнецов. — А вы мне не позвонили.

— Верчусь, Николай Герасимович, как карась на сковородке. У меня все расписано не по часам, а по минутам! Да-с, не вру.

— Я хочу поговорить с вами о Левченко, а вот в камеру к нему идти без разрешения товарища Сталина, извините, не могу. — Кузнецов достал папиросы и закурил. — В чем обвиняется адмирал? Хотя бы коротко.

Берия ответил не сразу. Он протер платком стекла своих очков, потом надел их и, открыв ящик стола, извлек из него тонкую папку. Краем глаза Кузнецов заметил, что это было «дело» на Левченко.

— Я скажу вам, в чем он обвиняется, — начал Берия. — Но прежде замечу, что Гордей Иванович не очень-то с нами вежлив и откровенен. Говорит, если бы он знал, что окажется в «ежовых рукавицах»{«Ежовые рукавицы» — это выражение образовано от фамилии Н. И. Ежова (1895–1940), наркома внутренних дел СССР в 1936–1938 гг.}, то на фронте подставил бы свою башку фашистской пуле. Я объяснил ему, что «ежовщина» умерла еще до войны вместе со своим кумиром. Ежова давно нет, и понес он суровую кару за то, что стряпал «дела» на невинных. Так при чем здесь «ежовые рукавицы»? — Берия хихикнул, сурово повел бровями.

— Это он зря так сказал. У Наркомата внутренних дел своя специфика работы, и эта работа весьма ответственная, — заметил Николай Герасимович.

— То же самое и я ему сказал. И знаете, что он мне заявил? Мол, у ваших следователей по локоть руки в крови. Каково, а? Как нарком я такого не потерплю, и когда буду вечером у Хозяина, все ему выложу…

— Так в чем же обвиняют Левченко? — вновь спросил Кузнецов.

Берия объяснил, что под влиянием немецкой пропаганды о непобедимости фашистской армии Левченко был настроен пораженчески, поддался панике и не организовал отпора врагу. Он совершил такое предательство, какое содеял генерал армии Павлов.

— Вы, надеюсь, знаете, чем это кончилось для бывшего Героя Советского Союза Павлова? — Берия вскинул голову. — Короче, ваш Левченко предал Родину!