Кузнецы грома

Кудесник оставляет свои отчеты, подходит к Нине. Теперь они вдвоем склонились над лентой.

- Давай поглядим формулы, - говорит он. Нина молча показывает.

- Программировала сама? - строго спрашивает Борис.

- Сама...

- Наверное, там и напутала.

Нина молча протягивает листок с уравнениями, расписанными по операциям. Борис долго смотрит и сопит.

- Я все делала, как ты говорил, - оправдывается Нина.

- "На основе ваших ценных указаний", - передразнивает ее Редькин, Юра, - он обернулся к Маевскому, - какая могла бы получиться отличная диссертация: "История подхалимажа на Руси". А?

- Чертовщина какая-то, - наконец говорит Борис. - Надо пересчитать. И быстро. Сегодня можешь пересчитать?

- Конечно.

- Виктор, ты можешь вечером с Ниной пересчитать шторки? - спрашивает Кудесник у Бойко.

- Ладно, пересчитаем, - лениво отзывается Виктор. Он чертит график и думает о том, что у графика есть какое-то неуловимое сходство с профилем бразильского попугая ара. Ему хочется показать график ребятам и спросить, есть ли действительно такое сходство, проверить себя. Но он молчит, понимая, что ребятам сейчас не до бразильских попугаев.

9

Вечер застал их в огромном зале, где установлены счетные машины - серые тысячеглазые существа, то низко гудящие, то громко прищелкивающие, то как-то хлестко, с присвистом постукивающие. За окнами уже совсем темно. Нина, усталая, расстроенная путаницей со шторками, сидит у одной из машин. Они с Виктором только что отладили программу, и "задача пошла". Что получится, еще неясно. Виктор Бойко в конце зала курит, выпуская дым в приоткрытую дверь. Но дым почему-то не хочет уходить, лезет обратно в зал.

Внимание Виктора привлекают два пыльных, видно, очень давно уже висящих на стене плаката. "Вступайте в ряды ДОСААФ!" - написано на первом из них под тремя фигурами очень красивых молодых людей: девушки-санитарки, летчика и радиста. "Странное какое-то слово получилось: ДОСААФ, - думает Виктор, Библейское... Авраам, Исаак и ДОСААФ..." На втором плакате - флаги, цветы и надпись: "Да здравствует наша любимая Родина!"

"А зачем он? - думает Виктор. - Для кого? Жил-был, не любил Родину, прочел плакат - полюбил. Так, что ли? Да здравствует Родина... Мурманск, где он родился и вырос... Белые ночи, крики кораблей в порту, эти сосенки за домом деда... Потом Ленинград... Какое это счастье, что на свете есть такой город... Москва, музыка курантов... А затем Сибирь... А у Нины свое. Разве можно все это забыть? Или можно не любить? Вот была Космодемьянская Зоя. Она, что же, плакат такой читала? Или те ребята, трактористы в Казахстане, которых он узнал, когда студентом ездил на уборку... Он никогда не забудет, как Мухтар тогда ночью спросил: "Сколько лет самому старому городу на свете?" Виктор не знал, но сказал: "Три тысячи лет". - "Вот тут мы построим город, который простоит тридцать тысяч лет! - сказал Мухтар. - Разве есть земля красивее?" Кругом без края стояла пшеница... Может быть, сейчас Мухтар уже строит его - город тридцати тысячелетий... А у них "Марс"... А зачем плакат? Ведь тогда надо выпустить плакаты: "Любите мать", "Не бейте стариков"... Он бросил окурок в урну и пошел к Нине.

- Интересно, - спросил Виктор, - какие чувства ты испытывала, когда читала вон тот плакат? Нина прищурилась.

- Откровенно говоря, я его первый раз вижу.

- Он висит года три.

- Серьезно? Я не замечала.

- В этом вся штука, - задумчиво сказал Виктор. - А ты хочешь, чтобы здравствовала наша любимая Родина?

- Отстань, я устала...

- Нет, ты отвечай: хочешь или нет?

- Ты что, спятил?

- Я серьезно спрашиваю: хочешь или нет?

- Хочу.

- А Кудесник, Юрка, Игорь, Сергей, Бах, - они хотят?

- Хотят.

- И без плаката хотят?

- И без плаката.

- А кто не хочет?

- Все хотят.

- А враги?

- Какие враги?

- Ну всякие... Империалисты, скажем. Они хотят?

- Не хотят.

- Правильно, Нинка! Вот их и надо агитировать, сволочей! Так зачем его тут повесили?

- Отстань... Значит, надо.

- Кому надо? Если никому из нас не надо, то кому же надо?

- Художникам надо рисовать плакаты, - нехотя, только чтобы отделаться от него, сказала Нина. Виктор помолчал, подумал и заключил:

- Тот, кто это рисовал, безусловно, не художник... Не художник, потому что он холодный человек. Впрочем, он, может быть, даже любит Родину. Но ему думать лень. И боязно: вдруг что не так! А тут он спокоен: у кого поднимется рука критиковать такой плакат? Он холодно спекулирует высоким и дорогим. Да, он спекулянт... В двадцатых годах он спекулировал хлебом, в войну - дровами, продовольственными карточками, потом книгами, сейчас - словами. Он всегда спекулировал тем, чего всем нам не хватало. А сейчас, мне кажется, очень часто не хватает именно настоящих слов...

- Ну, ладно, давай поглядим, что она теперь насчитала. - Нина встала.

И они склонились над свежей лентой - ответом электронного математика. Электронному математику было легко: он ведь только отвечал на вопросы. А задавали их люди.

10

Чудесное прозрачное апрельское утро.

Последнюю неделю они работали так много, что воскресенье явилось неожиданным маленьким чудом.