Кузнецы грома

На стартовой площадке две группы людей. В первой - те, кто работал на машине. Во второй - официально провожающие. Их немного. Председатель Государственной комиссии, грузный, солидный, в дорогом, не очень хорошо сшитом светлом костюме. Главный Конструктор (он не переоделся, такой же "дачный"), молчаливый, насупленный Теоретик и еще человек пять-шесть начальников основных подразделений и служб. Они стоят, тихо переговариваясь между собой, пока космонавты подошли к первой группе. Монтажник, тот, который наскочил ночью на Главного, весь в масле, не хочет пачкать Воронцова, сует локоть. Воронцов сердится, жмет руку.

- Перед моей свадьбой побреешься? - спрашивает Раздолин у Маевского.

- Мы тебе Нинку не отдадим, понял?

Обнялись.

Кудесник говорит Воронцову:

- Коля, есть просьба... Привези камушек. Маленький. Не мне - Игорю. Я был у него в больнице перед отлетом. Он сказал: "Если не привезет, в следующий раз подложу ему в корабль пластиковую бомбу". Воронцов улыбается:

- Обязательно. Привет ему... Что у тебя с глазами?..

- Да ничего. Просто устал...

- Спасибо, Борька. - Воронцов обнимает, целует Кудесника. - За все спасибо.

- Да, брось... Ну, счастливо...

Виктор Бойко неумело как-то обнимает Раздолина.

- Что передать марсианам? - спрашивает Андрей.

- Да, собственно, ничего, - совершенно серьезно отвечает Виктор. Кланяйся...

Ширшов говорит Воронцову:

- Скорее бы вы, черти, улетали. Если бы ты знал, как вы нам надоели...

Андрей подходит к Нине, смотрит на нее.

- Ну, Нинка, я пошел...

- Ну, иди...

Но он не уходит, все смотрит и смотрит на нее. Она поднимается на цыпочки и торопливо, но крепко целует его в губы. И еще. Поднятое наверх прозрачное забрало шлема мешает целоваться. Потом они подходят к группе официально провожающей. И там тоже по очереди все обнимают и целуют их. Степан Трофимович совсем тихо говорит Николаю:

- Счастливо тебе, сынок... Буду ждать...

Они неуклюже поднимаются к лифту. Перед тем, как войти в кабину, поворачиваются, машут руками.

- До свиданья! - ни с того, ни с сего громко кричит вдруг Председатель Государственной комиссии. И в этот миг солидность его исчезает. И все видят, что Председатель Государственной комиссии тоже просто человек и взволнован, как и они. И все смеются...

40

Солнце уже высоко поднялось над степью, и тень ракеты, такая длинная утром, когда Виктор Бойко работал на самом верху, у приборного отсека последней ступени, сжалась, подползла к стартовому столу. Виктор чувствовал, что устал он очень. Хотелось даже не спать - просто лечь, закрыть глаза. Но усталость была совсем иная, чем вчера. Тревожное, бьющее по нервам нетерпение сменилось спокойной добротой. Наверное, больше всего в жизни любил он это состояние спокойной доброты, которая овладевала им всегда, когда он много, с пользой работал и был уверен в сделанном. Все, все в порядке. Космонавты в корабле. И у них все в порядке. Везде все в порядке. Уже объявили часовую готовность. "Остался самый длинный в жизни Андрея и Николая час", - подумал Виктор. Он оглянулся, отыскивая глазами ребят.

Юрка Маевский. Он спокоен. Он всегда верит цифрам, графикам, приборам, и сейчас он спокоен. А вот Борис еще весь в возбуждении этой ночи, весь в движении.

Виктор вспомнил вдруг галерею 1812 года в ленинградском Эрмитаже, портреты легендарных соратников Кутузова. Решительный, быстрый разворот красивой кудрявой головы, отворачивающий на сторону высокий, золотом шитый воротник. Глаза чуть прищуренные, отчаянно дерзкие... Может быть, один из тех, на портрете,- Борькин прадед?

Злое, заострившееся от усталости лицо Сергея Ширшова. Он в наушниках сидит перед микрофоном. Отвечает резко, точно, односложно:

- Да. Полностью. Да. Тоже полностью. Да. На красной черте...

Нина рядом. И у нее наушники. Но она молчит. Изредка пробегает глазами по шкалам приборов. Виктор знает, что делать этого уже не нужно: все в порядке. Сейчас дадут тридцатиминутную готовность, и они уйдут со стартовой. Они уже могут уйти. Но они не уйдут, пока не дадут тридцатиминутную...

41

Перед входом на стартовую площадку - доска с белыми пластмассовыми номерами "Приход - уход". Как раз тут такая доска очень нужна: сразу видно, сколько людей на стартовой. Сейчас там, где "приход" висит номерков десять: уже объявили тридцатиминутную готовность, бахрушинские ребята ушли.

Семь номерков - ушли прибористы. Шесть - ушел Москвин. Пять - ушел Яхонтов. Четыре - ушел Бахрушин.

Потом Главный и Председатель Государственной комиссии.

Два номерка, белых пластмассовых номерка, висят там, где написано "Приход": двое еще остаются на стартовой. Двое не уйдут отсюда. Двое отсюда улетят.

42

Командный пункт. У стереотрубы - Главный. В трубу не смотрит.

- Даем пятнадцатиминутную готовность, - говорит кто-то за его спиной.

А из репродуктора, стоящего против главного, вдруг с хрипотцой громкий голос Раздолина:

- Степан Трофимович, а почему музыку у нас вырубили?

- Сейчас организуем вам фокстрот, - с нарочитой веселостью в голосе говорит Главный. Он не отдает никаких распоряжений, но через несколько секунд включают музыку. "Марш энтузиастов".