Кузница Тьмы (ЛП)

Он видел, как падает на пол, почти рядом оказалось изрубленное тело лорда Джаэна; сапоги топтались по нему, подходя ближе. Кто-то наступил на руку, ломая пальцы, он только услышал треск - как ни странно, боли не было.

Была лишь нарастающая тишина, черная как... река. Он ждал, когда она поглотит его. Ждать долго не пришлось.

Они поймали знатную девицу в задней комнате - пыталась вылезти в окно - и притащили в главный зал. Началось изнасилование.

Когда Нарада вытолкнули вперед - чистый меч болтался в руке - та, что бежала с ним, захохотала: -Этот ее прикончит! Настоящая красотка, Жижа, и она вся твоя!

Дюжина зевак выкрикивала сальности, показывая на камень очага. Одежды были сорваны с нее. Камень омылся кровью. Губы разбиты и жестоко искусаны, еще недавно беспорочная кожа покрылась черными синяками от пальцев. Он смотрел вниз, в тусклые глаза.

Она не моргнула и не отвернулась.

Женщина позади Нарада уже стягивала с него штаны, хватаясь за довесок, чтобы пробудить. Смеясь и щекоча губами шею, потащила вперед, пока он не лег на знатную девицу.

Ощутив, как скользит внутрь, в кровь и рваную плоть.

Положив его на место, женщина отошла, не прекращая хохотать.

Тело знатной девицы было теплым и, при всех синяках, восхитительно мягким.

Он сжал ее сильнее - зрители разразились воем - и прошептал в ухо, прося прощения.

Потом говорили, что она испустила под ним последний вздох. Нарад понял, что в тот день, на том камне красота погибла в его руках.

Кедаспела внезапно очнулся. Сел. В голове эхом звучали крики - ужасный сон, которого даже не вспомнить. Он потер лицо, поглядел вниз: натертые бедра вспухли вдвое сильнее, чем вчера. Художник застонал и снова лег.

Однако далекие крики не желали затихать. Они звучали и звучали.

"Нет. О нет нет нет нет..."

Оставив ящик с красками и кистями, Кедаспела кое-как встал, содрогнувшись от волны мучительной боли, и выбрался на дорогу. Расстояние было слишком большим... кажется, он шагает по дороге вечность. Лиги, десятки лиг... но нет, воздух еще холоден после минувшей ночи. Туман жмется к речной глади, словно дым.

Он едва мог идти, хотя хотелось бежать.

Когда взору открылся вид на дом Андариста, он замер. Он видел карету, но лошади пропали. Никакого движения - ни одного домового клинка или слуги. Он хромал, еле продвигаясь.

Тела на земле. Домовые клинки отца и другие. Он видел лица, знакомые с детства, и каждое плоское, словно тончайший слой краски, незрячие глаза полуприкрыты веками. И повсюду тусклые оттенки зияющих ран. Поднеся руки к лицу, он ощутил лишь онемение, словно сами чувства старались спрятаться.

Размахивая руками, терзая воздух пальцами, он пошел дальше.

Передняя дверь дома была сорвана с петель.

У Кедаспелы вырвался тихий животный звук - такой можно издать, срываясь в пропасть, бездну, начиная бесконечное падение. Крик окружил его, приветствуя пустое утро и бесчувственный свет, кровь на земле и тени между простертыми трупами. Он увидел распахнутую дверцу кареты и новые тела - еще домовые клинки, еще больше чужаков в грязной рванине, глаза пялятся ввысь, как принято у мертвецов.

Фигура на ступенях, штука под тонким шерстяным плащом, синее полуночи. Седые волосы в черной слизи. Пальцы на руках Кедаспелы исполняли маниакальный танец, криво накладывая незримые краски, а крик длился, словно душа уходила в отшельничество, тонула навек.

Он перешагнул тело отца, потом тело Крила Дюрава. И увидел неподвижную, запачканную фигуру Эфеллы.

Подошел и встал перед камнем очага.

"Это не она. Эта... вещь. Не она. Ни за что. Не знаю, кто это. Но не..."

Лицо совсем не то. Бескровные щеки, губы, вздувшиеся, разбитые и порванные. Он никогда не встречал эту женщину. Она смотрела в потолок. Он ощутил, что шагает вперед, желая поймать пустой взор. Услышал собственные вопли протеста. И склонился, следя, как играют тени на лице. Поймал глаза...

Пальцы сжались когтями. Стонущий звук заполнил палату, запутался в углах, освободился и ударился о свод. Громкость нарастала, выше и выше. Звук вкусившего крови, звук учуявшего ужас. Он зашатался, пал на колени.

"Энесдия.

Не смотри на меня так. Не..."

Пальцы поднялись, пока он смотрел на брошенную, простершуюся на алтаре фигурку. Невидимые кисти ударили.

Глубоко в глаза.

Боль была шоком, голова откинулась, но художник не позволил ей - кисти врезались еще глубже, пропитываясь алой краской. Крик стал целым хором, снова и снова вырываясь изо рта. Он чувствовал, как пальцы нащупывают глаза, крепко сжимают, сдавливают...

И вытащил их наружу.

Тьма казалась идеальным спасением, и он содрогнулся в экстазе.

Бормотание в черепе затихало, пока не остался один ломкий голос. Единственный вопрос, волнующий любого художника, единственный, на который не ответить.

Как нарисовать любовь?

Кисти выполнили свою работу. Боги красок погибли. Кедаспела сгорбился, держа свои глаза в руках.

ПЯТНАДЦАТЬ

- Первый Сын, возьмите меч в руки.