Квадратное колесо Фортуны

Шофёр так и не появился, я и забыл про него, а полковник видишь, что придумал. Да, голова.

Снова повисла тишина. Анатолий ухмыльнулся и насмешливо спросил:

— И что, Лёвка, стал ты директором?

— Стал, — рыжий обрадовался смене темы, — но ненадолго. Полковник через два месяца ушел в кадры и сразу сделал меня директором, без «и.о.». Тут у тёщи моей инсульт и паралич. Три недели в больнице подержали и домой отправили. Мормышка моя, она в школе химию преподавала, носится из школы домой, ухаживает. Я переселился в маленькую изолированную, а их вдвоём в большой оставил. Тоскливо мне было я и позвонил однажды зазнобе своей институтской, Иринке Недосекиной, и стали мы с ней встречаться. А там своя история: дед её, оказывается, большевик с семнадцатого года, но скромняга из простых работяг. Ничего за жизнь не нажил и благ никаких не получил. Иринка, не будь дурой, взяла, да и написала в ЦК, что есть такой большевик с таким стажем и заслугами, а прозябает с женой и внучкой в шестнадцатиметровой комнатке. Написала и забыла. Вдруг прибегают из исполкома и ордер приносят: деду с бабкой двухкомнатную квартирку в новой пятиэтажке, точно как у меня. Бабка полгода пожила в хоромах и преставилась, дед тоже на ладан дышит. Иринка задумала с дедом поменяться. Говорят: нельзя, ордер у него какой-то особенный, не позволяет ухудшать жилищные условия. Можно только съехаться, а ей с ним жить не хочется — баба молодая, на кой ей догляд нужен. Пропадёт квартира. Я помозговал и придумал. Прихожу к мормышке: так, мол, и так, развожусь с тобой. Делай как хочешь, говорит, мне сейчас не до тебя. Заявление подписала, через месяц я холостой, а через два уже женат на Иринке. Снова к мормышке: давай квартиру менять. Она снова: делай, что хочешь. Я говорю: есть вариант. Комната шестнадцать, школа и поликлиника во дворе, в школе нужна химичка. Она обрадовалась и мы тройной обмен устроили: она к Иринке, Иринка ко мне и мы с дедом съезжаемся в четырёхкомнатной. Свадьбу мы не справляли, некогда было — Иринка всё боялась, что дед помрёт и мы съехаться не успеем — и решили отметить новоселье. Бегаю я по магазинам, пытаюсь продукты достать, а их нет ни хрена, и вдруг встречаю Ритку Алоец, она у нас в профкоме у Моисеича работала. Я и пригласил её на новоселье. Ритка пришла и три сумки продуктов припёрла, а там и икра, и рыба красная, и рыба белая, и колбасы, и сыры, и паштеты, всего не перечислишь. Гости разошлись, а Ритке на другой конец Москвы переться. Оставайся, говорю, куда потащишься. Она осталась. Сидим, коньячок потягиваем, беседуем. Откуда такое богатство, спрашиваю. Смеётся: я теперь в Центральном Совете профсоюза работников торговли работаю, так директора магазинов сами несут. А потом вдруг и говорит:

— А иди ты, Лёвка, к нам работать. Там почти все наши, а у тебя и фамилия русская, и должность стартовая отменная, и член ты. Чего тебе в этом комбинате задрипанном делать? У нас скоро должность начальника отдела освободится, так я тебе протекцию составлю. Я и перешел.

Рыжий уже еле стоял на ногах и слова давались ему с большим трудом. Он икнул, посмотрел на часы и, бормоча: «Всё, спать, спать», неверным шагом направился к двери.

Мы залезли на верхние нары, Анатолий улёгся внизу. Было слышно, как рыжий обильно поливает снег, что-то бормоча и вскрикивая. Наконец он с грохотом скатился по заснеженным ступенькам и, ударившись о дверь, впал в комнату.

— Прямо как ты днём, — хихикнул он.

— Лёвка, свет прикрути, оставь только слабенький, а то мы тут ночью головы порасшибаем.

— Буйсделано, — весело пообещал рыжий, — айн момент.

Он был совершенно пьян и простые движения давались ему с большим трудом. Лампа качалась, и бесформенная тень Льва Михайловича скакала по пустой стене, словно пытаясь поймать за хвост невидимую удачу. Свет выставился на уровне свечи, когда послышались шаги и в блиндаж тяжело вступил Кузьмич. В полумраке его почти не было видно, и только на стене возникла вторая тень. Кузьмич ткнул Лёвку в грудь невесть откуда взявшейся палкой и забормотал:

— Я узнал тебя, аспид рыжий, ты думал, не узнаю, а я узнал! У, волчара зубастый, под расстрел хотел меня подвести?

Лёвкина тень попыталась отвести палку, но тень Кузьмича крепко прижимала её к груди.

Две тени, связанные палкой, метались по стене, являя зрителям фантастические картины китайского театра теней.

— Успокойся, — бормотала Лёвкина тень, — сядь, я всё объясню. Я не виноват, я всё хотел по честному. Послушай…

Но тень Кузьмича не слушала и твердила своё:

— Аспид зубастый, диверсант заморский, моими руками сделал, а сам чистеньким остался, вражина.

— Кажется, сейчас рыжему будут баки заколачивать, — шепнул я Витьке, — как думаешь, кто победит?

— Пролетариат, конеч…

Он не успел договорить. Раздался жуткий грохот, со стола посыпалась посуда, и комната наполнилась едким пороховым дымом, смешанным с чем-то очень резким и неприятным.