Квадратное время

Результатов от приема лекарства я ожидал уже к утру, но изрядно ошибся. Процедуру пришлось повторить с первыми лучами рассвета, а потом еще и еще, решающий перелом наступил лишь к вечеру второго дня, как раз к отчаянной драке, которую обезумевшие от жажды крестьяне устроили около бачков с теплой водой. Последнее неудивительно, только у рабочих оказался некоторый запас во фляжках, делиться которым они, разумеется, и не подумали. В отчаянии каторжане пытались соскребать иней и наледь с крыши и стенок вагона, но этого едва хватало смочить губы. Повезло на сортировке где-то под Петрозаводском – сердобольный железнодорожник внял мольбам зэка и через окна накидал лопатой немного снега, щедро пропитанного экологически чистой сажей и угольной пылью.

Вроде понятно, что пары здоровенных емкостей, ведра на три-четыре каждая хватит для всех. Однако стоило охране поднести к дверям медные, исходящие на морозе паром бачки, как к ним со стонами, криками и воплями полезли труженики сохи, мгновенно забив узкую щель живым клубком орущих и брыкающихся человеческих тел. Разгребать же завал пинками и кулаками пришлось контре, старой, еще офицерской, и новой, вроде меня, вместе со шпаной, в союзе абсолютно аморальном и противоестественном, но позже не раз мной наблюдаемом в лагере.

Участие лидера шайки в потасовке было неожиданным, но эффективным. Мало того, что он сам, даром что чуть стоит на ногах, умудрился выдать несколько сочных оплеух, так его свита перестала грязно собачиться друг с другом и обрела досель утраченный разум в совместных действиях. А чуть позже, после муторного и смешного дележа воды, вставший со смертной ветоши лидер как-то незаметно оказался рядом. Протянул руку и представился с ощутимой гордостью:

– Гвидон. Князь Гвидон, – и сразу как-то на секунду стушевался, не иначе, вспомнив свое недавнее беспомощное и больное состояние, тихо добавил: – Или Степан Никодимыч, так мамка с батькой нарекли, но это только между нами.

– Алексей Обухов, – ответил я на пожатие. – Для вас Коршунов, разумеется.

– Пойдем кипятку погоняем, с фартом я от калева[122] ушел через снадобье твоей бабки, – он повысил голос, не иначе для окружающих ушей. – Поучу, чтоб ты на сталинской даче жил как в Эрмитаже!

Устроились мы удобно, и у печки, и на виду, но при этом как бы за стаей молодых урок, которые, сидя на корточках, почесывались, искали вшей, жевали что-то сомнительное и передавали друг-другу кружку с почти кипящей водой, отхлебывая по глоточку. При этом они не переставали громко смеяться и травить друг-другу какие-то мерзкие истории на смеси фени и мата. Смысл я не мог понять при всем желании, но дело полезное: так наш разговор гарантированно никто не разберет.

– Уши пухнут, – доверительно пожаловался Князь Гвидон. – Без махры вшивота, и награнтать неподьемно.[123]

– Совсем не курю, – вроде и не соврал, и заначка целее будет, ведь таким только покажи, мигом все до крошки вытащат. Тем более смысл второй половины фразы я в точности не понял, но на всякий случай обескураженно развел руками, добавив в ответ на удивленный взгляд: – Обычное дело для моего времени, кстати. Все о здоровье заботятся, физкультурой занимаются, хотя, надо признать, и живут лет до восьмидесяти в среднем. Это если в Японии или Франции, в России на десяток поменьше выходит…

– Ты лучше скажи, когда эсэсэсэр до доски дойдет? – нетерпеливо перебил мое многословие Гвидон. – Рвет меня это дело, вот как орлов на твоей бирке[124] увидел, так, считай, сна лишился, а потом и грязи наелся,[125] тебя разыскивая.

– Так и меня без документов в ЧК загребли, чужое имя и дело навесили, и вот, на Соловки отправили, – поспешил отдариться я. – Что до СССР, так он до 1992 доживет.

– Них…я себе, – ошеломленно замотал головой пахан.

И толкнул краткую энергичную речь из смеси матерных и блатных слов. Я же прикидывал, о каких фактах из истории страны стоит рассказывать, а какие – лучше бы придержать. Ну вот к примеру, зачем Степану Никодимычу знать об ядерном оружии? Или о космических кораблях?

– И какого х…я тебя в наш бедлам понесло? – отругавшись всласть, Князь Гвидон продолжил расспрос.

– Сам бы хотел знать, реально. Шел себе по улице к товарищу, никого не трогал, зашел в парадное, смотрю, что-то не то, покрашено не так, двери иные, вышел обратно на улицу – и хоп! Вместо 2014-го года в 1926-ом. Причем никакая наука нашего времени даже и помыслить не может о подобном эффекте! Только чудом или инопланетянами такое объяснить можно, и никак иначе.

– А назад откинуться? – с плохо скрываемой надеждой спросил Гвидон.

– Как только ни пытался, – неподдельно расстроился я. – И так заходил, и иначе, и ждал, и прыгал, в общем, все, что мог, сделал. Ничего не помогло.

– Галоши не заливаешь?[126]

Пахан поймал взглядом мои глаза, но я понял смысл вопроса по интонации и не подумал лукавить: