Квадратное время

Между тем официант, строгий как британский гвардеец на параде, подал обед. Начинался он превосходной серо-зернистой икрой, затем следовал изысканный рыбный салат и отличное мясное рагу с острым соусом. На первое борщ со свининой и белой кляксой сметаны, к нему шли пирожки с мясом, капустами, яйцами и зеленым луком. Второе блюдо оказалось двойным — нежная бескостная стерлядь и птица с овощами, с гарниром из картофеля. На десерт фруктовый пудинг и блины с компотом, да еще, вероятно в качестве прелюдии к ужину, хлеб, масло и сыр.

Насыщаться мне Бабель не мешал, а вот наливал исправно, и я скоро понял, в чем его сила — он не только "умел как никто слушать", но и здорово насобачился, глядя прямо в глаза, задавать вопросы с подковыркой, простые на первый взгляд, а пять раз подумаешь, что ответить. То про лошадиные стати поинтересуется, явно из разряда понятных каждому деревенскому мальчишке, затем походя пистолеты разных марок сравнит, или слово-другое по-немецки или французски ввернет.[80] Заодно незнание мной окрестностей Одессы прокачал на все сто, с юмором и издевкой описав чуть не два десятка местечек, в которых он присматривал участок под дачу.

Каждое мое "не помню" и "не знаю" в отдельности можно легко списать на случайность. В самом деле, не обязательно фельдшеру иметь в хозяйстве конюшню, а ребенку времен гражданской разбираться в наганах. Однако в сумме мое незнание вполне могло набрать критическую массу для подозрений. Будь выпитая Айзеком порция водки грамм на двести меньшей, быть мне "расколотым" как латышскому шпиону, не помогли бы профильные знания электротехники. Сейчас же… собеседник просто жонглировал словами в привычной манере, не пытаясь углубить несуразности. Однако ближе к десерту по "жемчужине у моря" и изученному мной лишь издали консервному заводу стало очевидно — тему беседы надо кардинально менять, а то и прекращать вовсе, тем более что после съеденного голод мне не грозил как минимум сутки.

Поэтому я выпалил самое идиотское, что пришло в голову:

— Сложно было Конармию написать?

— Все ж узнал, значит, — очки Бабеля укоризненно блеснули. — Тебе в самом деле так понравился мой слог, сюжет или просто по моде?

Надо признать, в школе вычурные красивости текстов я воспринимал скорее как информационный шум. Точнее, потешался со всей циничностью воспитанного интернетом акселерата над учительницей, разбирающей на детали фразы типа: "Когда суббота, юная суббота кралась вдоль заката, придавливая звезды красным каблучком".

Но вслух, разумеется, с жаром воскликнул совсем иное:

— Ваши зарисовки великолепны! Они как поблекшие от времени фотографии, поверх которых положены короткие точные мазки флуоресце… светящейся краски. — И добавил тише, но с искренностью, вполне достойной детектора лжи: — Товарищ Бабель, "Конармия" великое произведение, его в школах изучать будут! В большой и сложной теме… М-м-м… Революция и Гражданская война в литературе двадцатых годов.

— Ну, будет тебе, есть много произведений получше, — похоже, писатель аж протрезвел от неожиданной лести, но опрокинутая для сокрытия смущения рюмка мигом исправила положение.

— Нет! — продолжил я накат. — С таким емким слогом…

Дальше я разразился парой особо претенциозных абзацев из школьной хрестоматии. Не говорить же, что "Конармия" была мной особо любима за краткость. Пока педагог спрашивал одноклассника, я успевал пробежать пару-тройку главок глазами, выкидывая словесные кружева, кроме одного-двух, которые всегда можно привести как ответ на тупой вопрос педагога: "Коршунов, а что тебе особо запомнилось"?

Впрочем, при всем красноречии, закончил я свой маленький спич на реально интересующем меня аспекте:

— Ну и правду, конечно, интересно прознать. Вот представьте, в будущем, лет через сто, все забудут про войны, какими они были в реальности. Примерно как мы про Отечественную с Наполеоном, которую знаем, скорее, как приключения Наташи Ростовой и Пьера Безухова. Право же, так куда интереснее, чем учить факты истории. А может быть, даже правдивее, ведь война она у всех и каждого своя.

— У каждого своя война? — наконец-то очнувшийся от потока комплиментов Бабель задумчиво пожевал слова. — Да тебе, Леш, надо писателем быть. Говоришь складно, мыслишь образно!

— А я и пробовал! Фантастические романы, — с пафосом свежей, не тронутой пером критика юности провозгласил я. Про себя, впрочем, удерживая циничную мысль — чего же я еще могу-то, более-менее представляя реалии будущего?

— Неужели?! — в глазах писателя плескалось море иронии и пара капель интереса. — На вроде "Человека-амфибии" Беляева?

— Скорее, похоже на Жюль Верна, ну, того, что "20 тысяч лье под водой" написал, — возразил я, и на всякий случай напомнил: — Я же электрик и хорошо представляю, куда приведут мир новые технологии.

— А и то верно, — поубавил скепсиса Айзек. — Знающему специалисту такое проще, чем нам, старым рубакам. О чем будет роман?