– Так скажи ему, что ты действовал согласно плану, который был разработан мной, – потребовал мой спутник. – Скажи, – и я стану твоим должником. Ты же понимаешь, что моё нынешнее положение временно, что это лишь иллюзия, и очень скоро я… Да что такое?
Я уже не смеялся, а только тихонько подвывал от смеха, цепляясь за стены.
– Сейчас обижусь, – сообщил мне Валяев, подумал, и добавил: – И ударю. Больно.
– Не надо – попросил я, вытирая слезы – Уже все.
– Скажешь? – взял меня за отворот пальто он.
– Нет, – покачал головой я и отцепил его руки от одежды. – Но не потому, что я тебя ни в грош не ставлю, и не потому, что свинья неблагодарная. Просто его я боюсь больше, чем кого-либо другого на этой земле. Потому и обманывать не стану, сделав это исключительно из чувства самосохранения.
Кабина качнулась, мы прибыли на первый этаж.
– Он уедет, я останусь, – предупредил меня Валяев. – Ты же это понимаешь?
– Предельно, – я вышел из кабины. – И вот это ты сказал зря. Обидные слова, Никита. Неправильные. Теперь наш разговор окончен.
– Киф, ты сейчас вообще ни разу ни прав, – гаркнул он мне в спину. – Вот вообще ни разу!
– Никит, иди ты… – не останавливаясь, бросил я и быстро зашагал в сторону выхода, впечатывая каблуки своих «чопперов» в мрамор пола. – Ну, ты знаешь адрес!
– Старик, это жизнь, – Валяев догнав меня, цапнул рукав пальто. – Всякое бывает.
– Верю, – отозвался я, дёрнув рукой, возможно, даже излишне резко. – Верю. Но это ничего не меняет.
– Ты понимаешь, что иные решения лучше не принимать вообще никогда? – голос Валяева не был угрожающим. Более того – в нем звучали нотки… Безнадежности, что ли? Никогда его таким не видел.
А вообще сцена выходила достаточно некрасивая, и это я мягко выразился. И ещё – немного театральная. Да что там – даже не немного.
Не просто же так что девчоночки с ресепшен, что несколько молодых людей и девушек, сидящих неподалеку от нас на диванчиках, чуть ли рты не пооткрывали, следя за нами. Интересно, кто это? Соискатели рабочих мест в «Радеоне»? А чего тогда некоторые из них так пёстро одеты? На собеседования так не ходят.
Впрочем – какая мне разница, кто это? Со своими бы делами разобраться.
Ладно, доведём дело до логического финала. Пусть будут штампы, почему бы и нет?
– Я его принял, я за него и отвечу, – сурово ответил Валяеву я. – И все убытки на себя приму.
– Да прямо все? – уже привычно, с издёвкой, уточнил тот.
– А у меня ничего нет! – добавил сарказма в голос и я. – И ты это прекрасно знаешь. Что с нищего возьмёшь?
– Ой, ладно, – Валяев замахал руками и затопотал ногами. – Кто бы говорил!
– Разговор окончен – я развернулся и пошел к выходу, но не потому, что нечего было больше сказать, а просто время совсем уже поджимало.
– Ну и пропадай пропадом, дурак, – проорал Валяев мне в спину. – Я умываю руки!
Я, не поворачиваясь, отмахнулся от его слов и вышел из здания.
Чего это я должен пропадать, интересно? В дерьмо с головой ведь он нырнул? Или это такая завуалированная угроза?
А может, я опять что-то важное прозевал? Есть у меня такая слабость, иногда в упор очевидных вещей не вижу.
Впрочем, это всё на потом. Сейчас меня ждут вон в той черной машине, марки «роллс-ройс», причем модель её мне была неизвестна. По крайней мере я такой до сегодняшнего дня не видел ни разу. И это в Москве, где ярмарка тщеславия является, по сути, официальной политикой государства.
Внутри автомобиль оказался не менее крут, чем снаружи. Я не страдаю застенчивостью и стеснительностью, эти черты характера я оставил где-то там, в раннем детстве, но в данный момент я ощутил себя бедным провинциальным юношей, попавшим в гости к высокопоставленному дядюшке. Просто настолько эта машина не монтировалась с моей помятой персоной, такой это был диссонанс, что я не мог его не ощутить.
– Устраивайтесь поудобнее, – посоветовал мне Старик, вольготно расположившийся напротив меня и сложивший ладони на набалдашнике трости, упёртой в пол. – Что вы, право, жмётесь в углу? Давайте-давайте, мой юный друг, не стесняйтесь. И побеседуем уже, как старые добрые приятели.
Даже не знаю, чего мне не хотелось больше – ехать с ним в этой машине или же переходить в разряд «старых добрых приятелей».
Впрочем, как раз беседа-то и не доставила мне никаких сложностей. Старик очень умело и ловко задавал вопросы, настолько, что отвечать на них было только в радость. Шаг за шагом, вопрос за вопросом, и как раз к Шереметьево вся история моих сегодняшних приключений в Серых Землях была изложена в малейших деталях.
– Отлично, – одарил меня улыбкой Старик. – Всё происходит так, как и должно. А вы, мой милый юноша, и вовсе умница. Ваши верные поступки, разумные решения и отменная хватка достойны уважения. И награды! Уж не сомневайтесь, о ней я позабочусь.
– Да ладно, – потупился я. – Одно же дело делаем.
– Дело одно, – подтвердил Старик. – Только отношение у всех к нему разное. Вы славно потрудились и должны быть вознаграждены сполна. И потом – я ценю тех, кто ставит верность слову выше личных симпатий. Мой маленький Никки ведь просил вас об услуге? Ну же? Просил?