Квадробер в законе

Хуолинен возвышался над могилами подобно древнему идолу. Его ритуальное одеяние, украшенное замысловатой вышивкой с символами северных народов, промокло насквозь, но шаман, казалось, существовал вне законов обычного мира. Длинные седые волосы, заплетенные в традиционные косы с бронзовыми украшениями, развевались на ветру как боевые стяги. В его глазах плясало нездоровое пламя – отблеск той древней силы, что жила в этих землях задолго до прихода людей. Бубен в его узловатых пальцах едва заметно вибрировал, излучая тусклое синеватое свечение.

Я бережно опустил тело деда на раскисшую землю, чувствуя, как внутри поднимается что-то первобытное, древнее. Не просто злость или ярость – а та самая, изначальная ярость хищника, которая существовала задолго до того, как люди научились ходить на двух ногах. Амулет в моей руке начал нагреваться, словно в нем проснулась долго дремавшая сила. Пульсация тепла отдавалась в ладони в такт ударам сердца.

Очередная молния расколола небо, на мгновение превратив кладбище в сюрреалистическую картину: десятки вооруженных людей и диких зверей, образующих плотное кольцо вокруг нашей маленькой группы. Поверженные друзья – Алина, все еще пытающаяся прицелиться непослушными руками; Хмырь, чья призрачная форма казалась все более размытой; тело деда, на лице которого застыла последняя улыбка. И торжествующие лица победителей – Костолома, уверенного в своем превосходстве, и Хуолинена, чьи глаза горели нечеловеческим огнем.

В этот момент что-то внутри меня окончательно переломилось – или, наоборот, стало цельным впервые в жизни. Амулет на ладони вспыхнул ослепительным светом, и я почувствовал, как по телу проходит волна изменений, сметая все человеческие ограничения.

«Настало время», – пронеслось в голове, когда кости и мышцы начали перестраиваться, – «показать этим самоуверенным ублюдкам, почему в кошачьем семействе именно тигры считаются королями. Даже в каменных джунглях Петербурга».

Костолом поднял дробовик, но в его движениях уже не было прежней уверенности. В свете очередной молнии он увидел то, что заставило его побледнеть. На его лице, всегда таком самоуверенном и жестоком, впервые за этот вечер появилось выражение, которого я давно ждал.

Чистый, первобытный ужас человека, внезапно осознавшего, что он больше не вершина пищевой цепочки.

Время застыло. В ушах звенела тишина, прерываемая только гулким стуком собственного сердца. Амулет деда, зажатый в ладони, пульсировал в такт, и эта пульсация разливалась по всему телу волнами раскаленного металла. Я чувствовал, как каждая клетка наполняется древней, первобытной силой. Боль трансформации выжгла все мысли – остались только ярость и жажда крови.

Краем глаза я видел тело деда Пихто, неподвижно лежащее у растрескавшегося надгробия. Его китель, обычно такой аккуратный, был измят и залит кровью, а на лице застыла легкая улыбка – словно он наконец-то вспомнил конец какой-то особенно хорошей истории. Рядом, привалившись к покосившемуся кресту, истекала кровью Алина – огненно-рыжие волосы потемнели от влаги и грязи, но в глазах все еще тлел боевой огонь.

Хуолинен первым заметил изменения. Его бубен сбился с ритма, когда моё тело начало преображаться. Я чувствовал, как мышцы и кости перестраиваются, принимая новую форму – не обычного леопарда, а чего-то древнего и намного более опасного. Каждый нерв горел огнем, но боль только подпитывала ярость.

– Этого не может быть, – донесся до меня шепот якута, его длинные седые волосы развевались на промозглом ветру, а в глазах плясало нездоровое пламя шаманской силы. – Древние говорили о серебряных тиграх, но они вымерли...

«Как же ты ошибаешься, шаманская твоя морда», – подумал я, чувствуя, как новое тело наполняется силой. Три метра роста, полтонны веса, и каждый мускул под серебристой шкурой натянут как струна. В этот момент я понял, почему тигров называют королями ночи – такой мощи я не ощущал никогда в жизни.

Прыжок вышел таким быстрым, что даже сам удивился. Бубен Хуолинена взлетел в воздух, кувыркаясь в лунном свете, и разломился о надгробие – прямо как дешёвая тарелка в привокзальной забегаловке. Сам шаман отлетел как тряпичная кукла, и его традиционное одеяние, расшитое древними символами, окрасилось темным.

Костолом, его кожаная куртка поблескивала от мороси, выстрелил из своего понтового «Бенелли». Пули просто отскакивали от моей шкуры, и я повернул голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Забавно было видеть, как с его обычно самоуверенного лица схлынула вся краска. В кои-то веки главарь «Волков» почувствовал себя добычей.

– Всем огонь! – заорал он срывающимся голосом, и я мог поклясться, что различил нотки настоящего страха. – Огонь, мать вашу!

Залп из десятка стволов прогремел над кладбищем, но я даже не стал уклоняться. Зачем? Пули рикошетили от шкуры, оставляя в воздухе светящиеся следы. Красиво, если подумать – как фейерверк на бандитской вечеринке. А потом я прыгнул.