Квантор существования

– И кофейку, и ням-ням. А пока – живенько умываться… Ну-ка, брысь в ванную! – строгим, материнским голосом приказала Ирена в ответ на недовольную гримасу Аполлинария Игнатьевича. Впрочем, это была всего лишь ритуальная утренняя мистерия, исполнявшаяся с добровольным удовольствием обеими сторонами. – Давай-давай. Мафия не дремлет. Вперед, на стражу мирных будней российских граждан! Смотри, без тебя всех авторитетов переловят.

– Да уж, они переловят. Пока пистон не вставишь, никто задницу от стула не оторвет, – заворчал Курятников, но и это тоже был всего лишь элемент игры.

А надо сказать, что к описываемому нами времени Аполлинарий Игнатьевич некоторым образом сменил не только место своей службы, но и чин, в коем он эту службу имел честь отправлять. Вот уже год, как он служил не на славной Петровке, а в рядах не менее славного российского РУБОПа, и именовался теперь уже полковником Курятниковым. То есть ушел с повышением и по достоинству оцененными заслугами. Конечно, сам он, грубоватый и в меру честный служака, пусть и послушный начальству, ни за что бы новую звезду на милицейские, незапятнанные свои погоны так просто и скоро бы не получил. Но и мадам не дремала. Был у нее в этом деле и собственный интерес. Оттого в нужный момент кому надо были поднесены солидные презенты, и один соблазненный ею, но благодарный бабник-чинуша вовремя сказал, где следует, свое веское слово.

Квартира, объемистая, переделанная многосемейная коммуналка, наполнялась упоительным, летучим запахом кофе, какой не купишь в обычном супермаркете. Сей благородный напиток в специальной обработке зернах ввозился контрабандой из-за границы по сочинско-турецким каналам для самого хозяина, и Ирене, тоже любительницы кофейных прелестей, перепадало из запасов Большого дома.

– Тебя подбросить? – как обычно поинтересовалась мадам, когда полностью одетый и даже умытый Курятников покончил с обильным завтраком.

– До угла, рыбонька моя, до угла! А дальше – мы уж пешочком, – как обычно ответствовал Апполинарий Игнатьевич. Не хотелось ему отсвечивать у служебного заведения своей завидной любовницей, а уж тем более ее сверх меры завидной машиной.

Бедный полковник и сам не понимал, чем уж так он приглянулся столь богатой и красивой даме, у которой до него не было недостатка в кавалерах денежных и влиятельных. И то вспомнить – как и при каких обстоятельствах свели они с Иришкой знакомство. Не кто-нибудь, депутат Государственной Думы и не из последних скончался тогда, четыре года тому назад, на божественных ее ручках. А как убивалась! Не корысти ради, видать, сожительствовала, а из нежных чувств. Что и следствие подтвердило. Убийцу же в тот раз сыскали быстро, благо ходить было недалеко. И загремела моделька-мандавошка туда, куда Макар телят не гонял. Уж как отпиралась, какие сцены и драмы разыгрывала, руки на себя наложить грозилась. Да только какие руки в Бутырском СИЗО! Пусть спасибо скажет, что комитетчики ее финтифлюшистое высочество тогда в Матросскую Тишину не закатали, а ведь легко могли, только не стали на такую говнюшку разоряться. Улики – вот они все, как одна, на лицо были. Попарилась девочка недельку с обстоятельными рецидивистками и сама закуковала: хочу, мол, на допрос, в полную сознанку. А не залупись она поначалу, глядишь, и следователь наш Еремеев, мужик в общем-то не злой и до молоденьких дур жалостливый, так бы и скостил ей маленько в бумагах за хорошее поведение. И не пошла бы в суд с волчьим билетом.

Если бы Ириша в тот раз оказалась при делах, а он своей властью ее из помойной ямы бы вытащил, то любовь можно было объяснить хотя бы женской благодарностью. Но, чего не было, того не было и врать ни к чему. О чем вообще говорить, ведь Ирочку Синицыну Курятников толком допрашивал всего-то один раз. Потом приглашал на беседы больше для вида, да и она не отказывалась, глазки строила и поощряла. Когда приходила и без приглашения, и Курятников, если находился на месте, спускал для нее пропуск, хотя шляться по Петровке Ирочке было глупо и совершенно незачем, но сказать "нет" он не мог. Правда, Ирочка, умница, быстро все усекла, и место встречи было решительным образом ею изменено. А когда этим местом вдруг как-то само собой оказались ее внушительная квартира и не менее внушительная в ней кровать, Аполлинарий Игнатьевич неожиданно обнаружил, что ни от встреч, ни от Иришкиной кровати отказаться он уже не в силах. И, бог свидетель, не отказывался. Вот уже четыре года. Иногда ощущал себя почти что женатым человеком, однако, предложение делать все же не решался. Куда ему такую жар-птицу, да и возраст. Оставалось только ждать, когда он, Курятников, естественным образом надоест своей богине, и та его покинет по собственному желанию, после чего, ему, старому и никому не нужному, останется только утопиться в реке под ее окнами.