Квантовый вор

Исидор прикрывает глаза. Мысленная картина в его голове отличается от его обычного представления о тайне, она непрерывно движется и изменяется; это уже не гигантская снежинка, которую можно рассматривать под разными углами.

— Криптархи, — говорит он. — Криптархи еще могут все остановить. Они в состоянии заставить город двигаться и прекратить стычки. Раймонда считала, что они направляются туда, вместе с вором…

Он показывает на иглу, торчащую в миниатюрном городе, словно стрела в сердце.

— Кольцо. Вор похитил мое кольцо сцепления. Пиксил, оно будет работать внутри этого?

— Возможно. Зависит от того, что это такое, — говорит Пиксил. — Чтобы выяснить, нам потребуется только воспользоваться переходом.

Она направляется к ближайшей серебряной арке.

— Зоку этого не позволят, — говорит Старейшая.

— Просто перебрось меня туда, — говорит Исидор. — Я больше ни о чем не прошу. Я не могу стоять здесь и наблюдать.

Пиксил подносит руку к камню зоку в основании шеи. Затем она крепко зажмуривается, лицо искажает гримаса боли, и камень выходит наружу, словно только что рожденное существо. Она держит его перед собой окровавленными пальцами.

— Мы всегда обладали свободой, — говорит она. — Свободой уйти. Я ухожу. Я здесь родилась, и я остаюсь.

Она берет Исидора за руку.

— Пошли.

— Что ты делаешь? — восклицает Старейшая.

Пиксил прикасается к створкам. Из-за них прорываются золотистые лучи дневного света.

— Я поступаю правильно.

С этими словами она шагает вперед и тянет за собой Исидора.

20. Два вора и сыщик

Темнота восстанавливает нас заново. Несколько мгновений мне кажется, будто меня рисуют на бумаге, а затем тело обретает плоть, кожу и конечности. И я снова могу видеть.

На меня уставился кот. Он стоит на задних лапах, обутых в ботфорты, на голове широкополая шляпа, на широком ремне висит крошечный меч. У него остекленевший, неживой взгляд, и я понимаю, что глаза действительно стеклянные, в них поблескивают золотые искорки. Кот начинает порывисто двигаться: он снимает шляпу и с механической точностью отвешивает поклон.

— Добрый день, господин, — произносит он пронзительным мурлыкающим голосом. — С возвращением вас.

Мы находимся в главной галерее дворца. На позолоченных стенах висят картины, на потолке сверкают хрустальные люстры. Широкие окна выходят на итальянскую террасу, залитую золотистым предвечерним светом, отчего все предметы отсвечивают янтарем. Я сижу на полу, и мои глаза на одном уровне с головой кота. Кое-что радует: моя нога снова стала целой. Как и ле Рой, я одет в костюм, созданный древним портным — с фалдами, бронзовыми пуговицами, немыслимо зауженными рукавами и гофрированной рубашкой. Но кот кланяется не мне, а ему. И револьвер все еще остается в его руке.

Я напрягаю мускулы для прыжка, но он действует быстрее. Он бьет меня по лицу рукоятью револьвера, и, как ни странно, боль кажется здесь более ощутимой, чем в реальном мире. Я чувствую, как металл рассекает плоть до самой скулы и едва не ломает ее. Во рту появляется привкус крови.

Ле Рой пихает меня носком ботинка.

— Уберите это создание, — говорит он. — И найдите что-нибудь переодеться.

Кот снова кланяется и хлопает лапами. Хлопок почти не слышен, но снаружи раздаются шаги, и дверь открывается.

Я с трудом сажусь на полу и сплевываю кровь под ноги ле Рою.

— Мерзавец, — говорю я. — Я приготовился и к этому. Здесь есть ловушки, о которых ты не знаешь. Скоро увидишь.

— Ну, это жалкая попытка, недостойная ни одного из нас, — говорит ле Рой. — Будь благодарен, что я предпочитаю оставить тебя при себе. Как далекое воспоминание.

Он взмахивает револьвером, и сильные жесткие руки поднимают меня и волокут по полу. Восковые фигуры: мужчина с пышными усами, одетый по моде начала двадцатого столетия, и незнакомая мне женщина в платье горничной. У обоих стеклянные глаза и желтоватые, грубо вылепленные восковые лица. Я пытаюсь сопротивляться, но не в силах устоять перед их механической мощью.

— Отпустите меня! — кричу я. — Ваш господин не он, а я! — Но револьвер в руке ле Роя перевешивает все мои аргументы. — Ублюдок! — кричу я. — Давай драться один на один!

Слуги тащат меня по коридору с открытыми дверями. Здесь их целые сотни, а внутри безмолвные восковые фигуры, медленно разыгрывающие сцены жизни. Они полны смысла: молодой человек в тюремной камере читает книгу. Темная палатка, в углу сидит женщина, она что-то напевает себе под нос и готовит еду на жалком костерке. Я замечаю обнаженную фигуру с лицом Раймонды, играющую на рояле медлительными и неуклюжими восковыми пальцами. Все это мертвые механические куклы, и я внезапно понимаю, что значит стать далеким воспоминанием.

Но начинаю вопить, лишь оказавшись в мастерской с формами для литья, чаном расплавленного воска и множеством острых инструментов.