Головы вокруг стола согласно кивают, а я проклинаю себя за то, что неправильно их понял. Несмотря на пиратскую программу, я еще не так хорошо освоил гевулот, как урожденные марсиане.
И тогда в переговоры вступает Миели.
— Мы не враги вам, — говорит Миели.
Она встает со своего места и обводит взглядом наставников.
— Я прилетела сюда издалека. Моя вера сильно отличается от вашей. Но поверьте моим словам: какие бы обязательства ни взял на себя вор, в случае, если соглашение будет достигнуто, я обязуюсь, что они будут выполнены. Я Миели, дочь Карху из Хилджайнен[34] кото. И я никогда не лгу.
Странно, но собрание этих людей кажется ей слегка знакомым, чего нельзя сказать обо всем остальном мире. На их закрытых масками лицах сияет мечта и нечто большее, чем они сами. Такое же выражение она помнит на лицах молодых воинов в своем кото. Вор этого никогда не поймет: он говорит на другом языке, языке игр и обманов.
— Загляните в мои мысли.
Она открывает им свой гевулот так широко, как только может. Теперь они могут прочитать все поверхностные мысли, просмотреть все воспоминания об этом мире. А самой Миели кажется, что она сбросила тяжелый плащ и ощутила необыкновенную легкость.
— Если вы обнаружите хоть намек на обман, можете прогнать нас без промедления. Вы примете нашу помощь?
На мгновение в комнате повисает полное молчание. И затем Безмолвие роняет одно только слово.
— Да, — говорит он.
Раймонда ведет нас по парку Монгольфье, мимо небольших отгороженных садиков, где стоят дома-шары. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь разноцветные оболочки шаров, и легкое головокружение, вызванное гевулотом — нам не позволено запомнить место проведения собрания, — некоторое время удерживают меня от разговоров. Но когда мы оказываемся на широких и относительно знакомых улицах Края, а Раймонда из Джентльмена снова превращается в элегантную женщину, я понимаю, что должен высказаться.
— Спасибо, — говорю я. — Ты сильно рисковала. Я постараюсь, чтобы ты об этом не пожалела.
— Что ж, есть весьма высокая вероятность, что ты сам в результате пострадаешь, — говорит она. — Так что меня пока рано благодарить.
— Все было действительно так плохо?
— Да. Да, очень плохо. Я думала, что совершила большую ошибку, пока не заговорила твоя подруга. — Она с уважением смотрит на Миели. — Это было… очень благородно с твоей стороны, — обращается к ней Раймонда. — Я сожалею об обстоятельствах нашей первой встречи и надеюсь, что мы сможем работать вместе.
Миели молча кивает.
Я смотрю на Раймонду. Только сейчас я понимаю, что она не такая, как в моих воспоминаниях. Не такая беззащитная. Не такая молодая. Говоря по правде, я не уверен, что знаю эту новую для меня и загадочную женщину.
— Для тебя это действительно очень важно? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает она. — Да, очень важно. Думаю, это чувство тебе незнакомо. Чувство полезности по отношению к другим людям.
— Прости, — говорю я. — Мне тоже пришлось немало пережить. Долгое время я был вынужден оставаться в весьма неприятном месте.
Раймонда окидывает меня равнодушным взглядом.
— Ты никогда не испытывал проблем с извинениями. И в данном случае тебе это не поможет. Если ты еще не понял, во всей Вселенной мало найдется людей, которые раздражают меня больше, чем ты. Так что, будь я на твоем месте, я бы отправилась на поиски, как и было сказано. В случае удачи, возможно, мое мнение изменилось бы в лучшую сторону.
Она останавливается.
— Ваш отель в той стороне. А у меня скоро начнутся занятия по музыке. — Раймонда улыбается Миели. — Мы с тобой будем поддерживать связь.
Я открываю рот, но что-то подсказывает, что в этом случае лучше промолчать.
Сегодня я занялся составлением планов.
Миели превращает наш номер в маленькую крепость — ку-точки теперь патрулируют все окна — и исправляет повреждения, полученные в потасовке с Раймондой. Поэтому я снова могу насладиться относительным одиночеством — если не считать неприятного ощущения от биотической связи. Я сажусь на балконе с пачкой газет, кофе и круассанами, надеваю темные очки и начинаю просматривать страницы, посвященные общественной жизни.
Как и во всем остальном, здесь не скупятся на подробности, и вскоре я ловлю себя на том, что с наслаждением слежу за раздутой драмой реальности. Наставники пользуются неослабевающим вниманием, тон публикаций зависит от издания; некоторые открыто ими восхищаются. Я отмечаю статью о юноше, который вместе с Джентльменом работал над случаем гогол-пиратства, и задаю себе вопрос, не тот ли это сыщик, о котором упоминала Василиск.
Но настоящую пищу для размышлений дают сообщения о прощальных вечеринках, называемых здесь Carpe Diem[35]. Их проведение, как предполагается, должно оставаться в тайне, однако журналисты не жалеют сил, чтобы выяснить все подробности.
—
— Но это действительно серьезное дело. Я составляю план.