Квартал Тортилья-Флэт. Гроздья гнева. Жемчужина

— Я за него не ручаюсь, может, оно и не сварится. И за то, что сам стал бы его есть, тоже не ручаюсь. Да мало ли чего я не стал бы делать.

Мать бросила на него свирепый взгляд. Она старалась сладить со своим голосом:

— А подешевле есть что-нибудь?

— Бульонные кости, — ответил он. — Десять центов фунт.

— Да ведь это одни кости?

— Одни кости, — подтвердил он. — Вкусный суп будет. Из одних костей.

— А суповое мясо?

— Есть и суповое. Пожалуйста. Двадцать пять центов.

— Может, без мяса обойтись? — сказала мать. — Да им хочется. Просили мяса купить.

— Мяса всем хочется, мясо всем нужно. Возьмите фарш. Сало вытопите, пойдет на подливку. Ничего не пропадет. Костей выкидывать не придется.

— А почем… почем боковина?

— Вон куда вы махнули! Это едят только на рождество. Или в день всех святых. Тридцать пять центов фунт. Будь у меня индейка, я бы вам индейку дешевле уступил.

Мать вздохнула.

— Давайте два фунта фарша.

— Слушаю, мэм. — Он соскреб бледное мясо на вощеную бумагу. — Что еще?

— Еще хлеба.

— Прошу. Большая буханка пятнадцать центов.

— Ей цена двенадцать.

— Совершенно верно. Поезжайте в город, там купите за двенадцать. Галлон бензина. Что прикажете еще? Картошки?

— Да, картошки.

— На четверть доллара пять фунтов.

Мать с грозным видом двинулась на него.

— Наслушалась я вас, довольно! Я знаю, почем она в городе.

Продавец поджал губы.

— Поезжайте в город.

Мать посмотрела на свою стиснутую в кулак руку.

— Что же это такое? — тихо спросила она. — Вы здесь хозяин?

— Нет. Я здесь работаю.

— А зачем вы шутки шутите? Так легче, что ли?

Она разглядывала свои заскорузлые, морщинистые руки. Продавец молчал.

— Кто же здесь хозяин?

— Акционерное общество «Ферма Хупера», мэм.

— Оно и цены устанавливает?

— Да, мэм.

Мать подняла на него глаза и чуть улыбнулась.

— К вам, наверно, кто ни придет, все вот так злятся, как я?

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Да, мэм.

— Потому вы и шутки шутите?

— То есть как?

— Такое подлое дело. Вам, наверно, стыдно. Поневоле отшучиваетесь. — Голос у матери был мягкий. Продавец, как зачарованный, смотрел на нее. Он молчал. — Значит, так, — сказала наконец мать. — Сорок центов за мясо, хлеб — пятнадцать, картошка — двадцать пять. Всего восемьдесят центов? А кофе?

— Самый дешевый — двадцать центов, мэм.

— Значит, ровно доллар. Работали семеро, а наработали только на ужин. — Она опять взглянула на свои руки. — Заверните, — быстро проговорила она.

— Слушаю, мэм, — сказал продавец. — Благодарю вас. — Он положил картошку в бумажный мешок и аккуратно загнул его сверху. Потом покосился на мать и быстро спрятал глаза, опустив их к прилавку.

Мать следила за ним и чуть улыбалась.

— Как же вы пошли на такую работу? — спросила она.

— А есть человеку надо? — сказал продавец и повторил грозно: — Надо человеку есть?

— Какому человеку? — спросила мать.

Он положил на прилавок четыре пакета.

— Фарш, картофель, хлеб, кофе. Ровно доллар.

Мать протянула ему талон и подождала, пока он запишет фамилию и сумму.

— Вот так, — сказал продавец. — Теперь в расчете.

Мать взяла пакеты с прилавка.

— Слушайте, — сказала она. — У нас нет сахара к кофе. Том — мой сын — захочет с сахаром. Слушайте. Они сейчас работают. Отпустите мне сахару, а талон я принесу потом.

Продавец отвел глаза в сторону — отвел так, чтобы не видеть матери.

— Не могу, — тихо сказал он. — Такое правило. Не могу. Мне влетит. Выгонят.

— Да ведь они работают в саду. Им уж, верно, больше десяти центов причитается. Дайте мне только на десять центов. Тому хочется сладкого кофе. Он просил купить сахара.

— Не могу, мэм. Такое правило. Без талона товар не отпускается. Управляющий то и дело мне это твердит. Нет, не могу. Не могу. Меня поймают. На этом нас всегда ловят. Всегда. Не могу.

— На десять центов?

— И на один не могу. — Он умоляюще посмотрел на нее. И вдруг его лицо преобразилось — испуга как не бывало. Он вынул из кармана десять центов и опустил их в кассу. — Вот, — с облегчением сказал он, достал из-под прилавка маленький пакетик, расправил его, всыпал туда немного сахара, взвесил и добавил еще несколько кусков. — Получайте. Все в порядке. Принесете талон, я вычту свои десять центов.

Мать не сводила с него глаз. Ее рука потянулась к пакетику с сахаром и положила его сверху на кульки.

— Спасибо вам, — негромко сказала мать. Она подошла к двери и, став на порог, оглянулась. — Одно я заучила крепко, — сказала она. — Все время этому учусь, изо дня в день. Если у тебя беда, если ты в нужде, если тебя обидели — иди к беднякам. Только они и помогут, больше никто. — Дверь за ней захлопнулась.

Продавец облокотился на прилавок, глядя матери вслед своими удивленными глазами. Раскормленная пестрая кошка вспрыгнула к нему, подошла лениво и потерлась о его плечо. Он протянул руку и прижал ее к щеке. Кошка громко мурлыкала, подергивая кончиком хвоста.

Том, Эл, отец и дядя Джон возвращались из сада, когда было уже совсем темно. Они шли, устало волоча ноги.

— Протягиваешь руку, срываешь персик — только и всего; а спина прямо разламывается, — сказал отец.